Виктор Пронин - Брызги шампанского

– Нет-нет, я не видел этого человека. И одет он как-то не по-коктебельски... Слишком серьезно одет.

– Дождь был вечером, в шортах прохладно... Нормально одет. – Она снова шагнула к толпе, окружавшей труп, и я поплелся следом.

Некоторое время мы молчали, вслушиваясь в бестолковые суждения. Кто жалел бедолагу, кто выискивал в нем какие-то криминальные признаки, вспомнили его жену, детей, но, как бы там ни было, разговор шел нервный. Труп среди пляжной публики – это настолько несовместимое, настолько чуждое зрелище, что даже пьяная визжащая компания была шокирована – как все, оказывается, близко, как все, оказывается, рядом.

– Профессионал стрелял, – обронила чуть слышно Жанна, но я разобрал ее слова.

– Почему ты так думаешь?

– Контрольный выстрел в голову. Остальные ранения не были смертельными. Живот, плечи...

– Он тоже с пистолетом, – сказал я негромко, для Жанны.

– С чего ты взял? – резко обернулась она.

– А вон ствол торчит из-под полы пиджака, – я указал на еле видный срез глушителя. Если бы я не знал, что у него есть пистолет, то никогда бы не увидел этот маленький черный кругляшок. Но поскольку я кое-что знал, то не столько смотрел на Мясистого, сколько выискивал – где же пистолет, неужели уперли ночные влюбленные? И когда наконец увидел – облегченно перевел дух. Значит, следствие направится в нужную для меня сторону, в нужном направлении. Значит, это не убийство отдыхающего, а крутые разборки каких-то злобных, кровожадных банд. То на татар грешат, то на чеченцев, афганцев...

Пусть разбираются.

Знающие люди выстроят версию грамотную и убедительную.

Дальнейшее было для меня полной неожиданностью – Жанна, не колеблясь, шагнула вперед, склонилась над трупом и откинула полу пиджака. Пистолет был в руке у Мясистого. Он умер, так и не выпустив оружия из рук. Ну что ж, наверно, мужественный был человек. Интересно вот только, сколько заплатили несчастному за его отвагу?

А ведь все могло быть иначе – все шло к тому, что толпа вот так же стояла бы вокруг меня и я вот так же, отвратительно изогнувшись мертвым своим телом, потешал бы пьяную компанию. И Жанна, глядишь, всплакнула бы, увидев любимые глаза мертвыми... Шучу.

– Не трогайте, девушка! – вдруг тонко взвизгнула женщина. – Не надо ни к чему прикасаться! Придет милиция – может, какие-то следы обнаружатся!

– Да, девушка, отойдите! – подхватил мужик свежую мысль. – А то потом затаскают!

– Не отвертитесь!

Жанна неохотно отошла, остановилась, не оборачиваясь, но и не прикасаясь ко мне. Я качнулся вперед, положил руки ей на плечи, она прижалась лопатками к моей груди.

– А откуда ты знаешь про контрольный выстрел? – спросил я, наклонившись к самому ушку, даже слегка коснувшись его губами.

– Детективы надо читать, – полуобернувшись, она все еще не спускала взгляда с Мясистого, будто ожидая от него чего-то, будто мог он еще простонать, завалиться на бок, попытаться встать.

Нет, не встанет, я уже знал точно.

Сам об этом позаботился.

– Пойдем отсюда, – сказал я. – А то и в самом деле затаскают. Сказал ведь вон тот мужик.

– Убегаешь с места преступления? – с улыбкой обернулась ко мне Жанна. – Может, и в самом деле мордочка в пуху, а? Признавайся! Только чистосердечные показания могут смягчить вину!

– От допроса мне все равно никуда не уйти, – сказал я.

– Почему?

– Живу рядом, – я кивнул на девятнадцатый корпус. – Тут уж хочешь не хочешь, а на вопросы отвечай. Как ты выражаешься, чистосердечно и с желанием помочь следствию.

– Я так не говорила.

– Пошли вина выпьем, – предложил я. – У меня есть мускатное. В достаточном количестве и в меру охлажденное.

– Я бы сейчас выпила текилы.

– Выпьем и текилы. Я знаю, где она есть. У Игоря. Вон в том железном киоске у входа в парк Дома творчества. Самый богатый киоск побережья. Есть там и текила... С мексиканской шляпой возле горлышка. Но попозже, к вечеру... Так что?

– Мускатное так мускатное, – вздохнула Жанна обреченно. – Дареному коню в зубы не смотрят.

Не понравились мне ее последние слова. Хоть и не было в них явного вызова или пренебрежения, но какая-то малая часть вызова, нотка пренебрежения прозвучали. До моего крыльца мы прошли молча. Не хотелось говорить, развлекать, потешать после печальных утренних впечатлений. Идешь? Иди. Не желаешь? До скорой встречи. Она, видимо, поняла мое настроение.

– Я сказала что-то не так? – спросила она.

– Все, что ты произносишь, – обернулся я уже на крыльце, – для меня звучит божественной музыкой.