Виктор Пронин - Остров

И вот-те на! Вдруг оказывается, что за всем трепом о высоких материях стоит что-то! Ты целуешь человека, а он между тем, может, смеется над тобой или примеряет тебя – годишься ли... А ты в страхе – не оплошать бы!

Возвращаешься в свое купе, ложишься на полку, а тебя будто ворочает кто-то, как шашлык на шампуре – неужели недоросток?! И где-то глубоко в тебе ворочается и просыпается существо незнакомое, но нравящееся тебе. А ты думаешь – не ты ли это сам? Не ты ли просыпаешься наконец от какой-то затянувшейся спячки? И понимаешь – что-то случилось с тобой, ни для спокойствия, ни для уверенности нет уже у тебя никаких оснований... А ты вроде бы даже рад этому.

ТАКОЙ УЖ ОН БЫЛ... Кравец боялся людей.

Он уклонялся от новых знакомств, а если уж избежать этого не удавалось, прежде всего прикидывал – какой вред может принести ему новый человек. Кравец никогда не рассказывал о себе и ни о чем не расспрашивал других. Он избегал всяких событий, которые могли хоть как-то потревожить его, даже не думая о том, несут ли они ему радость или огорчение. Людей он различал в зависимости от того, насколько большое зло они могут ему принести. Сам он зла на людей не копил, но была у него опасливая настороженность. Конечно, он верил, что есть хорошие люди, но полагал, что зло они могут принести, и не желая того. Человек живет по законам, не позволяющим ему вести себя, как он считает нужным, думал Кравец, а раз так, то любой может навредить невольно. Поэтому Кравец старался жить так, чтобы никому не подворачиваться под руку. Была у него, правда, еще одна причина жить именно так, но о ней он старался не думать.

На многие вещи Кравец имел четкое мнение, но не испытывал никакой необходимости делиться с кем-то своими мыслями. По складу своему Кравец не был равнодушным человеком, и в его уклонении от знакомств проступала настойчивость, в молчании было что-то вызывающее, а в манере разговаривать наряду с настороженностью уживалось достоинство.

Трое суток он лежал, почти не поднимаясь, и лишь изредка поздним вечером выбирался в тамбур выкурить сигаретку. А потом снова забирался на свою полку. Когда при дележке продуктов ему достались пирожок и бутерброд с кетой, Кравец вежливо поблагодарил, не спускаясь с полки. Пирожок он тут же съел, а бутерброд отдал Борису.

– Мне неудобно, – сказал он. – Это вашей жене. Ей сейчас нужно поплотнее...

А когда оргкомитет шел по вагонам, собирая так называемые «излишки продуктов», Кравец молча полез в свой чемоданчик и вынул литровую банку красной икры. Всю икру у него не взяли. Дина отложила половину, а остальное вернула старику. Кравец от возврата не отказался, но и прятать банку не стал.

– Вы не стесняйтесь, – сказал он Тане, показывая на банку. – В икре есть все, что вам сейчас нужно.

Таня, зная, что старик голоден, есть не стала. Только поздним вечером, когда Кравец сам открыл банку, тоже решилась подкрепиться.

– Послушай, батя, уж ты не заболел случайно? – спросил его Борис. – А то скажи... Может, что надо...

– Нет, спасибо. Я здоров.

– А то, я смотрю, ты все лежишь...

– Нет, нет, я здоров.

– Смотри... А ты где работаешь, батя? – Борис хотел как-то выразить старику свое участие.

– По линии быта, – быстро ответил Кравец, глянув из-под бровей маленькими синими глазками. И тут же заговорил о буране.

– А на Острове давно? – задал Борис вопрос, самый, казалось бы, естественный, и смутился, увидев растерянность старика. Чтобы загладить непонятный промах, Борис начал рассказывать о себе, о том, как привез жену из отпуска, сколько зарабатывает, сколько грибов они с женой собирают, чтобы хватило на год, рассказал, что Таня работает в столовой, что Остров, по его мнению, хорош еще и тем, что здесь можно не гнаться за тряпками...

– А не скучно? – спросил Кравец, чтобы как-то заполнить паузу.

– Нет, – твердо ответил Борис и повернулся к жене. – А тебе не скучно на Острове?

– Да некогда скучать-то...

– Вот именно, – Борис упрямо уклонил голову, будто ему сейчас предстояло доказывать это перед целой толпой. – Каждый должен знать свое место и не рыпаться куда не надо. И не суетиться без толку.

Слова у Бориса были солидные, обстоятельные. Послушав его из-за стены, можно было подумать, что произносит их человек пожилой, плотный, с тяжелым лицом и неторопливыми движениями. А на самом деле это был щупленький парнишка небольшого роста, с прямыми светлыми волосами. И щетина у него тоже была светлая, неуверенная.