Филлис Уитни - Красный сердолик

— Не будет ли лучше, — предложила я, — если мы перестанем следить друг за другом и займемся своими делами? Например, ты сейчас сходишь к. Монти и скажешь, что я уделю ему пять минут, если он придет сразу.

Сондо ухмыльнулась.

— Хорошо, — согласилась она. — Ты поставила меня на место. Проблема заключается в том, чтобы меня на нем удержать.

Она махнула рукой и заковыляла по холлу.

Я вздрогнула. Эта девушка иногда казалась больше похожей на животное, чем на человека. Как Монти удается с ней ладить? Тони Сальвадор, заместитель Монти, ненавидел ее до глубины души; пока шеф отсутствовал, они ладили друг с другом как кошка с собакой, временами устраивая темпераментные стычки, отголоски которых доносились до соседних этажей.

Я вздохнула и устало потерла виски. Чего-чего, а темперамента в магазине хватает. Особенно в служебных отделах. Внизу, в открытых секциях, такую роскошь могут позволить себе только покупатели, но здесь, наверху, всегда проявляется столько таланта и творческой энергии, что посторонний человек под их воздействием просто сошел бы с ума.

Но я здесь не посторонняя. У меня есть работа, и я ее люблю. Всегда стремилась делать дело с наименьшими затратами собственного темперамента. Может быть, поэтому и стала общепризнанным миротворцем, привыкнув играть роль буфера, помогающего спустить на тормозах наиболее взрывоопасные конфликты.

Я не знала, чем была обеспокоена Крис и что она собиралась мне сказать. Я не знала, в какой тугой узел завязывались людские взаимоотношения вокруг моего бывшего жениха, но у меня были недобрые предчувствия. И я сама ощущала себя начиненной динамитом, а играть роль буфера было некому.

Тогда я услышала шаги Монти в коридоре. Я подняла голову и заняла оборонительные рубежи. Я знала Монти. Знала, каким очаровательным он умел быть, если хотел; знала силу его мягких, доверительных слов, способных обезоружить тебя, а потом предать. Мне нечего было ему противопоставить: своих слов у меня сегодня не было.

Сейчас произойдет та самая встреча, мысль о которой преследовала меня с самого утра. Этот момент наступил.

Майкл Монтгомери вошел в кабинет своей обычной уверенной походкой. Он направился прямо, к моему столу и встал перед ним, высокий и светловолосый, глядя на меня сверху вниз. Его лицо свидетельствовало одновременно о силе и о слабости характера; целеустремленность уживалась в нем с чувственностью. Несмотря на свои сорок три года, он был полон жизненных сил.

— Ты хотел меня видеть? — спокойно спросила я. Его карие глаза источали немую мольбу. Когда он смотрел на женщину с подобным выражением, она забывала, что его подбородок не отличается твердостью, а линия рта выдает жестокость.

— Не знаю, как начать, — сказал он. — За последние две недели я часами репетировал этот разговор, подыскивая нужные аргументы и выражения, но вот сейчас ты передо мной — и я не в силах найти хотя бы одно подходящее слово.

Может быть, тебе просто нечего сказать? — предположила я. — Почему бы нам не оставить все как есть? У каждого из нас своя работа, а личные соображения мы можем приберечь для себя.

Но Монти был слишком тщеславен и не мог отпустить меня без затей. Он меня бросил. Женился на другой женщине. Но нуждался еще и в том, чтобы я продолжала подчиняться его воле.

— Когда дело касается нас с тобой, личные соображения рано или поздно вступят в свои права, — произнес он, понижая голос и добиваясь такого звучания, которое, по-видимому, считал неотразимым. Самая печальная сторона дела состояла в том, что в былые времена эти трюки казались неотразимыми и мне. Что никак не свидетельствовало о большом уме и не льстило моему самолюбию.

— Ты не можешь обойтись без меня, так же как и я не могу обойтись без тебя, Лайнел. Я жестоко надругался над твоими чувствами, но…

Я и сама была немного удивлена той резкостью, с которой прозвучал мой голос.

— Нет! Нет, Монти. Это не в твоей власти — надругаться над моими чувствами. Над моей гордостью — может быть. Но не надо мной самой. Ты бываешь очень мил, когда пускаешь в ход свое обаяние, и, признаюсь, в свое время я была достаточна глупа для того, чтобы принять твою игру за чистую монету. Но теперь я свободна, ты больше не имеешь надо мной власти. Не понимаю, почему ты поступил так, но этот вопрос меня просто не интересует.

Он продолжал гнуть свое, как будто до него не доходил смысл моих слов.

— Лайнел, дорогая, впервые в жизни я полюбил по-настоящёму, я люблю тебя сильнее всех на свете.