Инна Булгакова - Последняя свобода

Я ощущал всеобщее оцепенение — как слабый отголосок моих чувств этих последних дней, последних лет. Кто-то спросил искаженным голосом:

— Она умерла в этом платье?

И еще кто-то:

— Так где же мертвая?

Я сделал усилие, чтоб прийти в себя, и заговорил деловито:

— Судя по пятнам на халате, убийца нес труп, прижимая к груди.

— Куда нес? — прошептала Аллочка.

— Куда? — Я усмехнулся. — А ведь именно ты, дорогая моя, дала мне ключ к разгадке.

— Леон, нет!

— Ее-то не впутывай… — начал Гриша угрожающе, но перебил Коля со сдержанным, хорошо знакомым мне по себе самому, бешенством:

— Отец, я говорил тебе, что узнал этого псевдомонаха в зеркале.

— Он меня ненавидит, потому что я любил его мать.

Я подавил в себе желание вышвырнуть ученичка в окно и продолжил спокойно (надеюсь, что так!) вести дознание:

— По древнейшему законодательству — отраженному в Библии, кстати сказать, — для обвинения требуются двое свидетелей. Мария, что ты видела из нашего чердачного окна в ночь убийства?

— Человек в этом халате шел по улице.

— И нес желтую дорожную сумку с «тяжелым серым камнем»?

— Да.

— Под фонарем он обернулся. Ты узнаешь его среди присутствующих?

Она не ответила.

— Имей в виду: твое свидетельство — решающее.

Золотые глаза вспыхнули грозным огнем.

— Не узнаю!

— Итак, очная ставка на этом кончается.

— Леон! — не выдержал мой старый друг. — Ты-то знаешь?

— С Божьей помощью… — уклонился я от прямого ответа. — Да и вы помогли, близкие мои предатели…

— Ты идешь в милицию?

— Это секрет следствия. Пока что вы свободны.

Никто не сдвинулся с места. К мусоросжигалке, в пещеру, в больницу, в мансарду… мест много. «У Отца Моего обителей много» — всплыли вечные слова… В том числе и в геенне огненной. Им было страшно.

— Отец, ты нашел могилу?

— Я нашел нож. «Черна твоя душа и остро лезвие», помнишь? — И я продемонстрировал последний «вещдок» из писем, что посылала мне Мария.

А когда они разошлись, уже подступал вечер — зеленый, золотой, медовый на исходе лета, и мы остались вдвоем с убийцей.

Благодаря застойным связям Артура Иосифовича Милашкина, мне удалось заполучить аудиенцию у знаменитого психиатра. Я надеялся уговорить его участвовать в судебно-медицинской экспертизе. «На предмет вменяемости», так сказать.

Пожилой господин говорил лениво, раскинувшись в старинном роскошном кресле в роскошной квартире; из раскрытого окна веяло острым, с гнильцой, ветерком с Москвы-реки.

— Чтобы иметь определенные выводы, я должен общаться с подсудимым, а не с его, извините, доброхотами.

— Я не смею и надеяться, но…

— Правильно, я давно уже не участвую…

— …но история настолько необычна!

— Это как раз обычное мнение. Каждый считает свою историю уникальной. В чем обвиняется ваш брат?

— В убийстве.

— Состояние аффекта или продуманное предумышленное деяние?

— Однозначный ответ дать невозможно, поэтому я и обратился к вам.

— Кого он убил?

— Мою жену. И еще некоторых людей.

— Вы странно выражаетесь. Кого конкретно?

— Конкретно этим занимаются органы — эксгумацией трупов и документацией в больнице, где работал Василий. Он ваш коллега, медик.

— «Убийцы в белых халатах»… Нечто из прошлого. Садист?

— Наоборот! Василий обладает необыкновенной, обостренной отзывчивостью к чужому страданию. Наверное, это началось еще со смерти нашей матери. Ему было всего три года, по недосмотру она скончалась при нем. И он всегда…

— Погодите. Отчего умерла ваша мать?

— При моем рождении.

Психиатр оживился.

— А вы знаете, что ребенок может сохранить на всю жизнь — подсознательно, инстинктивно — негативные чувства к «виновнику», так сказать?

— Я не знал. Но вы правы: однажды эти чувства прорвались с такой бесовской силой… Безумная акция и в то же время тщательно спланированная.

— Она была направлена против вашей жены?

— Против меня: жена явилась нечаянной свидетельницей.

— Свидетельницей чего?

— Несостоявшегося убийства.

— Но коль оно не состоялось…

— Ему было что скрывать. Два года наш отец лежал в параличе. Это такой ужас, что я просто молился о его кончине. У меня вырвались неосторожные слова при брате: «Насколько милосерднее было бы избавить его от мук!» И Василий избавил — с помощью морфия, что ли… я в медицине ничего не смыслю. Потом то же самое произошло с его женой. С тех пор он стал умерщвлять пациентов, которых считал безнадежными.