И правильно, человек понимает, что Ольге нужно выжить.
Если Русалочка не убьет принца, то умрет сама, рассыплется пеной морской, разлетится над городом, утонет в смоге и дыму, в разговорах незнакомых людей, в повседневных пустяках и заботах, которые кажутся важными и неотложными, хотя на самом деле пусты.
Ольга тоже была пустотой. Ольга не хотела в нее возвращаться, а значит… нет, не ржавый нож, не кровь, которая, пролившись на ноги, склеит их русалочьим хвостом, а всего-навсего аптекарский флакон с прозрачной жидкостью. Пара-тройка капель и тихий-тихий сон.
Вечный.
Он ведь не любил, никогда не любил ее, так стоит ли сомневаться? Жизнь за жизнь – справедливый размен, и другой человек скармливал Ольге эту правильную мысль. Как холодную манную кашу, обильно политую маслом и вареньем.
Ложечку за папу – он огорчится, если Ольга умрет.
Ложечку за маму – она не хотела бы такой судьбы для дочери.
Ложечку за мачеху и сводных сестер – не следует радовать их скоропостижной кончиной.
Правильно, все правильно, все будет сделано. И этому ведь суждено было случиться еще тогда, у гадалки флакон подменили – это сказал человек в маске, и Ольга поверила.
Если бы она дождалась Ефима тогда… если бы поехала в тот же вечер, то… то он бы умер. Человеку в маске очень нужна была смерть Ефима. Зачем?
Не думать о причинах, не думать о последствиях – Ольге обещали помочь с адвокатом – думать о том, что скоро она станет свободна.
Пеной морской да над городом. Криком одинокой чайки, прощанием…
Убить, оставшись жить.
Быть может, вот в чем трудность?
Какие сны приснятся после этой смерти?
Прочь-прочь-прочь Шекспира и патетику. Думать, думай, Оленька, ты же умная, ты была умной, пока не захотела остаться красивой, только красивой и более ничего. Думай… следят? Не могут они следить. Напугали и… и решили, что страха достаточно, что глаза у него велики.
Как у той собаки, у которой глаза плошки или две большие круглые башни, которые еще и вращаются. Поворот-поворот, прямая дорога в казенный дом, в котором сидят в серых мышастых кительках служилые люди. К ним надо. Помогут. Спасут.
И Ольга решительно набрала номер, дождалась, когда ответят, и сухим, чужим голосом произнесла:
– Алло? Могу я заявить о похищении человека? С кем мне связаться?
– Дик! Дик, ты не представляешь, тут такое… такое… короче, оставь своего родственничка, я уже послал – возьмут-присмотрят, а ты ноги в руки и в отдел. Да, по делу! Свидетельница нарисовалась. Откуда? Да сама пришла. Не бывает так? Да я сам понимаю, что не бывает. Но пришла ведь! Сказочное везение, пользуйся, пока можно…
Дорога-река, берега белые, смотрят многоглазо, щурятся, слепят темноту. Дорога вихляет влево, вправо, поворотом, косогором, вверх, по скользкой трассе и вниз, безудержно ныряя в темноту. Дорога ширится, расходится ручьями дорожек, которые вязнут среди домов, домиков и припорошенных снегом садов.
Дорога обрывается полем. Дальше пешком, бегом, увязая в сугробах, забирая ботинками колючий снег, спотыкаясь и страшась не успеть: к дому.
К темному пятну на границе леса. Слепые окна. Тишина. Луна катится-катится, того и гляди нырнет в лохматую пасть ельника, луна ухмыляется.
– Да погоди ты, герой! – Громов не успевает, Громов тяжело пыхтит и злится. Но Ефиму не до него. – Стой же! Подумай, если тебя увидят? Если их там много? Пришьют девчонку и…
Остановился. Прав Громов, черт рыжий, прав как никогда. Отдышаться и подумать. Красться, кляня скрипучий снег, который вздумал насмехаться. И снова вязнуть, и снова выбираться, и снова ускорять шаг, но уже не позволяя себе перейти на бег.
Луна утонула.
Прокатился выстрел.
Дашка плыла от холода и страха, удерживаясь на краю сознания каким-то сверхусилием, которое удивляло ее саму. Дашка слушала чужой разговор.
Дашка боялась и остаться здесь, в подвале, запертой навеки, и выдать свое присутствие – ведь тогда ее точно убьют. Сонечка не оставит свидетелей.
– И ты решила поиграть, – продолжает Клавдия Антоновна. – Ты решила умыкнуть изобретение и изобретателя, а чтобы папочке было на ком сорвать злость, подставила человека, который весьма подходил на роль козла отпущения. Ведь твой гений сам навел на след Ефима?
Ефим… Ефим пропал. Звонил, обещал жениться и пропал. Сбежал. Обидно, жизни так мало осталось, а ничего своего-то, настоящего не было.
– Сам-сам, мамочка, он вообще был самостоятельный… он сбежал, он почти добрался, только вот Марик успел перехватить. Правда, наследил, паразит этакий, пришлось убирать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу