Полина Дашкова: Точка невозврата

Это была траурная речь тов. Каменева, опубликованная в «Правде» 27 января 1924 года.

Впрочем, нет, не речь – магическое заклинание, шаманское камлание, ритуальное бормотание. Вероятно, нечто похожее звучит во время черной мессы, когда целуют в зад священного козла.

Мой гостиничный номер был на верхнем этаже, в мансарде пятиэтажного здания конца XIX века. Вместо балкона – крыша.

Вернувшись в номер после выступления, я вышла на крышу. Там стоял раскладной стол и стулья. Был ясный и удивительно теплый вечер, хотя ноябрь перевалил за середину. Провод настольной лампы оказался достаточно длинным, я вынесла лампу на крышу, поставила на раскладной стол, накинула куртку, достала из сумки свой ноут.

Следом за мной вышел на крышу Федор Федорович. На этот раз он явился в своем стариковском обличье, но двигался вполне бодро. На нем были джинсы, легкий черный пуховик, на голове пестрая вязаная шапочка.

– Я предупреждал тебя, что в третьем томе мне придется встать и пойти, иначе ничего не получится. До третьего тома еще далеко, к тому же я встану и пойду только в финале, но вот, решил заранее потренироваться.

Я смотрела на него и не могла произнести ни слова. Он уселся на стул напротив меня и поставил на стол две дымящиеся чашки.

– У тебя в номере есть чайник и много разных пакетиков с чаем. Хочешь, принесу мед и орешки из мини-бара?

– Хочу, – кивнула я и отбила на компьютере несколько строчек, продолжение новой главы.

«Утром 30 августа над Кремлем кружили тучи ворон. Они летели на блеск куполов, собирались в огромные стаи, кричали уныло и страшно, как на кладбище».

Той ночью, на крыше в венской гостинице, я написала всего страницы четыре, не больше. Федор Федорович молча сидел рядом, иногда вставал, уходил в номер, чтобы заварить еще чаю.

– Знаешь, это довольно тяжело – жить и действовать одновременно здесь, с тобой, и там, у тебя в романе, – произнес он, когда я, зевая, выключила ноут.

Был пятый час утра. Агапкин занес в номер настольную лампу, сполоснул чашки, устало опустился в кресло.

– Ну, ты наконец убедилась, что не было никаких пуль? Все инсценировка, от начала до конца. Он очень нервничал, упал неудачно, сломал левую руку. А в апреле 1922-го удалили липому над ключицей и сделали пункцию спинного мозга.

– Что значит – убедилась? Я просто придумала собственную версию.

– Ты все видела своими глазами.

– То есть?

– Ты была там.

– Где?

– В Кремле, в квартире Ленина.

– Там уже нет никакой квартиры, музей в Горках, и вообще, это невозможно...

– Ты была там в ночь с 30 на 31 августа 1918 года, – жестко перебил меня Агапкин, – ты только что подробно описала все, что видела и слышала. Теперь ты понимаешь, что напрасно удрала в октябре 1917-го.

– Я не виновата, меня прикончили, – пробормотала я растерянно.

– Ты это уже говорила. Все равно пришлось вернуться.

– Зачем?

– Чтобы ответить на вопрос, где кончается выдуманный сюжет и начинается жизнь.

– Но я не могу ответить.

– Конечно, не можешь. Это в принципе невозможно.

– Почему?

– Потому что и то, и другое одинаково реально. Просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Мы поговорим об этом подробней, когда ты допишешь роман.

Я так и не успела погулять по Вене, но мне устроила маленькую экскурсию по городу сотрудница библиотеки. Лил ледяной дождь, ходить пешком было невозможно, библиотекарша на своем старом «Фольксвагене» возила меня по центру пару часов, рассказывала в основном об архитектурных стилях, и вдруг я услышала:

– Вот на этой улице было общежитие, в котором жил Гитлер до мая 1913-го. Здание давно снесли, теперь тут дом престарелых.

Я не спрашивала специально, не просила сворачивать на эту улицу. В тот момент я даже не думала о Гитлере и Сталине, об их предполагаемой тайной встрече в Вене в феврале 1913-го.

– А в этом доме останавливался Сталин, – продолжала моя спутница, – видите, как странно, они жили совсем рядом и вполне могли встретиться.

Я ничего не сказала. Я точно знала – они встречались, именно здесь, в Вене, в феврале 1913-го. Им придется встретиться опять, в третьем томе моего романа.