Алина Егорова - Сапфиры Айседоры Дункан

– Ходют и ходют, бесы! Покоя от вас нет ни днем, ни ночью!

– Не надо так волноваться, мамаша, – миролюбиво заметил чей-то баритон.

Раздались уверенные шаги, и к лифтам вышел мужчина, статный и со вкусом одетый.

– Ёкарный бабай! – изумился Леня: через щель дверного проема он разглядел своего врага, обладателя классических часов, Алискиного любовника – Максима Инархова. «Какого рожна он здесь делает? Неужто к Агнессе на семинар притащился, урод?» – предположил Обносков и усомнился – Инархов не производил впечатления рефлексирующего неврастеника, нуждающегося в психологической обработке.

«Рыжая сводня!» – догадался он, и перед глазами мозаикой сложилась нелицеприятная картина: Агнесса всячески потворствует свиданиям Инархова с его женой. «Задурила Алиске голову, а она уши развесила, о принцах размечталась. Она ведь королевна, хочет, чтобы жизнь была не как у всех, романтику ей подавай!» Новая волна злости накрыла его с головой, и, едва дождавшись, когда площадка опустеет, Леонид осторожно подошел к двери Агнессы. Она располагалась в закутке, который не просматривался в глазки соседних квартир. Он нажал на кнопку звонка – тишина, нажал еще раз и давил, не отпуская. Шума шагов хозяйки, торопящейся навстречу гостю, не последовало. Но уйти, не выместив злобу, Леня не мог – он смачно пнул темно-грушевый дерматин обивки. Дверь, издав жалобный сип, отворилась.

Полумрак прихожей, коридор, холл, и кругом ни души.

– Агнесса! – негромко позвал он. По телу вновь поскакали противные мурашки, предвещая очередную подлянку. Леонид доверял своему предчувствию, которое всегда было дурным и никогда не подводило. Этот раз не стал исключением.

Зайдя на порог гостиной, Леонид чуть не взвизгнул от испуга и замер: он стоял в полушаге от Агнессы. Женщина лежала на полу в тунике из белого шелка, широко раскинув руки и неестественно задрав голову. Волосы разметались по сторонам, рыжина кое-где была смешана с бурыми пятнами крови. Рядом валялась разбитая хрустальная ваза. Осколками усеяно пространство вокруг.

«Ааааа!» – мысленно заголосил он и зажмурился. Когда открыл глаза, кошмар не исчез.

Инстинкт самосохранения включил мозги и заставил думать, как выбраться из сложившейся скверной ситуации. Противный внутренний голос пророчил скорую встречу с представителями правопорядка и долгие мытарства. Сейчас Леня ему верил, как никогда, и проклинал все вокруг за то, что оказался в неподходящее время в этом жутком месте.

С трудом поборов истерику, он попытался трезво оценить ситуацию. Соседи его вроде не видели, а значит, прямых свидетелей нет. Надо стереть отпечатки с предметов, которые успел облапать, и сматываться.

Рев мотора Леонида успокоил, голова на удивление была ясная, как роса на утренней лужайке. Покинув двор Агнессы, он остановился в ближайшем кармане, чтобы перевести дух и решить, что делать дальше.

До него только сейчас дошло, что он видел убийцу. В том, что Агнессу убил Инархов, Леня не сомневался: Максим вышел со стороны коридора, где находилась квартира Агнессы, а она там единственная. Мысль о том, что парапсихолога мог прикончить кто-то другой, Леня предпочел прогнать прочь – ему очень хотелось видеть в качестве преступника своего соперника. Но Обносков был неглуп и понимал, что, во-первых, Макс может оказаться действительно ни при чем, а во-вторых, если он очень даже при чем, то не обязательно будет в этом уличен.

– А вот это моя забота, – мечтательно произнес Леонид, прикидывая что-то в голове.

Он достал из бардачка часы, протер браслет, чтобы очистить потенциальный вещдок от своих отпечатков, и аккуратно завернул в бумажную салфетку. Как ни странно, теперь Леня не испытывал к этой вещи ни капли отвращения. Возвращаться в квартиру с трупом ужасно не хотелось, было страшно, но желание всерьез насолить Инархову оказалось сильнее. Он решительно двинулся к дому, из которого всего полчаса назад с неистовой силой его выгнал страх.

Даниил Лапкин ничего не понимал в театре и за это его не любил. Зрительный зал с бархатными креслами, огромными вычурными люстрами, манерная публика, жующая в буфете миниатюрные бутерброды, Даниила раздражали. Особенно Лапкин не любил балет. Но в любом более-менее крупном городе он неминуемо оказывался в храме Мельпомены и всегда на балете. Идти туда его никто не заставлял, и если бы кто из товарищей спросил, зачем он туда идет, Даниил ответить не смог бы. Но таких вопросов ему никто не задавал, потому что характер у Лапкина был нелюдимым и исключал наличие товарищей, а те, что все-таки находились, не имели привычки что-либо спрашивать.