Алина Егорова - Сапфиры Айседоры Дункан

Всплеск рук, взгляд к небу, прыжок – в ее сердце поселилась любовь: робкая, недоверчивая и такая долгожданная. Разворот, еще прыжок. И вот она летит навстречу счастью. Любовь наполнила ее до краев и раскрасила весь мир яркими красками. Элиза растворилась в своем чувстве, упиваясь им. И вдруг все исчезло. В один миг мир стал черно-белым, любовь растаяла, оказавшись иллюзией.

Даниил называл ее звездою, дарил роскошные, насколько ему позволяло жалованье, букеты и произносил жаркие слова. В его голубых со стальной искоркой глазах было столько искренности, что Элиза ему уступила. За свою недолгую жизнь она много раз слышала клятвы в вечной любви, но не верила им. «Люди лгут, а мужчины тем более», – говорила ей Айседора. Несмотря на внешнюю холодность Снежной королевы, Элиза была весьма страстной натурой. Она любила жизнь и была готова броситься в омут с головой, но потом все могло обернуться обманом. Лучше разочароваться, но вкусить манящий плод любви, чем беречь свое сердце от ран. Она не знала, любит ли Даниил ее на самом деле или нет. Он то совершал ради нее безумные поступки, то был холоден и обращался так, словно она ему чужая. Сложным человеком был Лапкин: добрым и в то же время жестким. Его можно было уговорить на что угодно, но иной раз он упрямился по пустякам. Он был с ней то нежным и ласковым, то равнодушным. Даниил мог ее защитить, сделать для нее многое, но надеяться, что он будет всю жизнь сдувать с нее пылинки, глупо. Замуж за него Элиза выйти отказалась. «Это не мой мужчина, – решила она. – Он человек для романа, но никак не для семьи. Да и какая у них может быть семья, если его уволят со службы с волчьим билетом?» А его уволят, если они поженятся, даже за одну связь с ней Лапкину грозят серьезные разбирательства.

Элиза уехала вместе с Даниилом в Саратов. Там она поселилась в брошенном доме своего родственника. Старый, бревенчатый, но добротный, с большой белой печью, дом находился на самой окраине города. Привыкшая к столичной сцене, Элиза хотела вернуться в Москву, но это было едва ли возможно – мама часто болела, за ней требовался уход. Красный Кут рядом – всего полторы сотни километров, в случае чего можно быстро приехать. Элиза танцевала в Саратовском театре, пользовалась успехом, но все же это не то, что прежде.

В Москве с продовольствием было неважно. Здесь, на благодатном черноземе, росло все, можно было перебиться своим огородом. Мама подкармливала, передавала кое-какие продукты, что бог послал. Жить можно. В Москве из-за трудностей с финансированием их труппа распалась, а студия пластики оказалась на грани закрытия. И самой ее основательницы, мадам Дункан, уже не было в живых.

Элиза никогда не любила красный шарф. Он у нее ассоциировался с пламенем, неуправляемым огнем, который застрял в памяти, когда она ребенком наблюдала, как горит родительский дом. Красный шарф, как красный флаг – цвет революции и крови. Уж ее-то пролилось немало. Только среди родни двенадцать человек погибло, а сколько еще людей пострадало, одному богу известно.

Танец с шарфом ей не нравился, но она выходила на сцену с красным полотнищем и танцевала потому, что это любила публика. После того как шарф затянулся на шее Айседоры и задушил ее, Элиза не прикасалась к нему больше никогда.

Прежняя удалая театральная жизнь канула в Лету. У Элизы от нее остались теплые воспоминания и перстень. Она им очень дорожила, не соглашалась продать ни за какие деньги. Необыкновенно красивый, с магически-синими камнями, он давал ей силу. Когда все вокруг рушилось и небо сужалось до черной точки, когда отчаяние и горе подходили совсем близко, Элиза сжимала в кулачке подарок Айседоры. Ей казалось, что сама Дункан протягивает ей руку помощи и говорит невозмутимо: «Все будет хорошо, самое темное время обычно бывает перед рассветом».

Однажды на рынке к ней подошла цыганка, одетая в цветастую юбку, с платком на седеющих волосах. Она заметила перстень и попросила продать его. Элиза отказалась, но цыганка не отставала.

– Не твой это перстень. Его хозяйка погибла, и ты погибнешь.

Элиза спрятала руку в длинный рукав кофты. Перстень был ей велик и свободно болтался на указательном пальце.