Валерия Вербинина - Девушка с синими гортензиями

– Куда вы обманом не хотели нас пускать, – заметила Амалия, сразу выбивая у актера почву из-под ног.

В комнате повисла пауза, которую никто не торопился нарушить.

– Я не понимаю, что вы хотите доказать, – глухо произнес наконец Шарль. – Всем известно, что Жинетту убил ее муж.

– Всем также известно, что его вина никогда не была доказана, – парировала Амалия. – Как, впрочем, и невиновность.

– И вы считаете, что десять лет спустя вам удастся установить, что же там случилось? – поднял брови актер. В это мгновение его можно было смело фотографировать на обложку любого журнала – даже без грима, непричесанного, в простой светлой рубашке без галстука.

– Разумеется, – безмятежно отозвалась Амалия. – Если только свидетели не будут запираться и лгать. Вот вы, к примеру, свидетель.

Шарль Морис вздохнул:

– Верно, я был там. Но мне мало что известно. В ту ночь, когда произошла трагедия, я находился на другом конце яхты и абсолютно ничего не слышал.

– Каюта мадемуазель Лантельм была первой, считая от носа яхты, верно? Рядом находилась каюта ее мужа, а дальше… – «Секретарша» сделала вид, будто ищет в блокноте.

– Потом была каюта Жюли. Следующую занимал Буайе. Затем шел салон, потом каюты Эттингера и Невера. У меня была большая каюта ближе к корме, а последнюю, самую маленькую, отдали дворецкому.

«Какая точность!» – подумала Амалия. Ни малейшего колебания, когда актер перечислял, кто где жил. Свидетель с хорошей памятью – это всегда ценно. И то, что он сказал «у меня была каюта», крайне любопытно. Вообще-то, каюта была на двоих, на него и Еву Ларжильер, но о ее присутствии Шарль даже не обмолвился. Хотел вычеркнуть бывшую любовницу из памяти? Почему?

– Вы хорошо их знали? Я имею в виду людей, которые находились на борту «Любимой»?

– Кого как, – пожал плечами Шарль Морис. – С Рейнольдсом раньше пересекался редко. Буайе знал довольно хорошо, он пытался что-то сочинять для театра. Эттингер делал декорации для нескольких пьес, в которых я играл. Анри Невер – уважаемый драматург, я видел его пьесы, еще когда учился в школе, – театр приезжал к нам в Лион на гастроли.

«И снова – ни слова о Еве Ларжильер, – отметила про себя баронесса. – Только на сей раз Шарль промолчал и о Женевьеве Лантельм. О-хо-хо, тяжело же будет вас разговорить, мсье Морис!»

В дверь вбежала голубоглазая девочка, таща за собой растрепанного мишку. Нимало не смущаясь присутствием незнакомых людей, она стала теребить Шарля, чтобы тот пошел с ней играть. Потом ребенок все-таки заметил Амалию и Видаля, смутился и закрылся своей игрушкой.

– Пьер, – мягко вмешалась Амалия, – пойдите поиграйте с малышкой, а я пока побеседую с ее папой, хорошо?

Журналист хотел сказать, что у него нет опыта игры с детьми, но, бросив взгляд на лицо спутницы, смирился. Актер пытался возражать, но тут Амалия объявила, что у Видаля четверо своих детей и вообще тот обожает возиться с малышами. Она прекрасно понимает, что своим посещением они помешали отдыху Шарля… Ведь его можно называть так, просто Шарлем? Словом, Видаль будет только счастлив поиграть с его дочерью, пока они тут будут разговаривать о делах давно минувших дней.

Едва девочка, обрадовавшись новому развлечению, увела журналиста за собой, Амалия очаровательно улыбнулась и закрыла блокнот, заявив:

– А теперь поговорим. Только, может быть, пересядем на диван? Солнце мне светит в глаза, а я уже не так молода…

И не успел Шарль опомниться, как они уже сидели рядом на диване, и Амалия доверительно смотрела ему в глаза. Баронесса Корф не выступала на сцене, но отлично знала, что такое переиграть партнера и какими методами можно этого добиться.

– Давайте перейдем к сути дела. Вы там были, Шарль, и вы производите впечатление очень неглупого человека. У меня только один вопрос: кто? Кто ее убил?

Шарль Морис усмехнулся и скрестил руки на груди. К слову, типичный жест закрытого человека.

– Судьба, – ответил актер на вопрос собеседницы.

– У этой судьбы есть имя?

– Да. Жозеф Рейнольдс.

– Почему вы так решили?

– Не я. Все.

Когда надо, Амалия была на редкость терпелива, но сейчас у нее возникло впечатление, что она пытается извлечь улитку, которая все глубже и глубже забирается в раковину.

– Давайте поговорим все-таки о вас, – настойчиво продолжала баронесса. – Вы слышали, как Рейнольдс угрожал ей? Видели что-то, что могло навести вас на такую мысль?

Шарль Морис заколебался. Амалия видела: тот не готов еще раскрыться. Нет, пока речь шла лишь о том, чтобы он хоть чуть-чуть приоткрылся.