Антон Леонтьев - Часовня погубленных душ

Всего маньяк загубил никак не меньше двадцати семи детей, подростков, девушек, причем, несмотря на то что в итоге убийцу поймали (им оказался некий Роман Андреевич Онойко), головы умерщвленных им жертв так и не были обнаружены. Тайну того, где они находятся, Онойко унес с собой в могилу. Он был убит разъяренными жителями Заволжска после того, как убийцу поместили в психиатрическую больницу, признав невменяемым.

Последней жертвой Онойко стала некая Настя Панченко, та самая, чья черно-белая фотография и была размещена в Интернете. Причем не только головы последней жертвы, но даже и ее тела найдено не было. Однако сомнений нет – ее убил дядя Крюк. Тот и сам данного факта не скрывал, однако не пожелал указать, где находится ее труп. Как, впрочем, и головы прочих жертв…

Надя снова взглянула на фотографию. А ведь точно: Настя Панченко – наверняка ее родственница. Но почему она о ней ничего не знает?

Родители никогда о Насте не говорили, даже не упоминали ее имя. Родилась и выросла Надежда в Москве и ни в каком Заволжске никогда не бывала. И не помнила, чтобы родители произносили название провинциального города.

– Дядя Крюк… – повторила медленно девушка. И вздрогнула.

Родион, бросив на Надю заинтересованный взгляд, спросил:

– Ты что, никогда об этом маньяке не слышала? Ну, мать, ты даешь! Про него ведь часто по телевизору показывают передачи. Вот только недавно прошел многосерийный фильм о самых знаменитых и жестоких маньяках Советского Союза и России. Самым кошмарным признали, конечно, Чикатило. А после него сразу идет дядя Крюк, который отрезал жертвам головы и, по слухам, вываривал их в котле, а мясо ел. При аресте у него была обнаружена большая банка, где плавали глаза, которые маньяк вырывал у несчастных. Вот ведь жуть!

Но Надя не слушала объяснений Родиона, который вообще увлекался всякой жутью. Она смотрела на фотографию Насти Панченко.

Надежда в задумчивости вернулась на свое место. А затем задала поисковой машине слова – «дядя Крюк» и «Настя Панченко». И обнаружила множество сообщений и сайтов, посвященных маньяку Онойко. Надо же, на одной из электронных страниц девушка увидела еще одну фотографию Насти Панченко – та в школьной форме, с цветами в руках вместе с родителями стояла около памятника Фрунзе.

А родители Насти – были ее родители, Надины! Только, конечно, на двадцать пять лет моложе. Вернее даже, на двадцать шесть, потому что фотография была сделана в мае 1985 года, во время последней линейки в школе. Да, да, вне всяких сомнений, вот ее молодая мама со смешным перманентом, а вот отец, тогда еще носивший усы.

Родион что-то говорил, обращаясь к Наде, но девушка не слышала его. Ее так и тянуло немедленно позвонить родителям и задать вопрос о том, почему они столько лет скрывали от нее, что у них имелась старшая дочь по имени Настя. И что когда-то они жили в Заволжске. Но Надежда понимала: такой разговор – совершенно не телефонный.

С большим трудом дождавшись окончания рабочего дня, Надя из рекламного агентства, где она трудилась, направилась не к себе на квартиру, располагавшуюся на проспекте Мира, а к родителям, проживавшим на Ленинградском шоссе. Дверь ей открыла мама. Отец, как водится, находился на даче. Мама сразу же предложила Наде чай с пирогами, и девушка прошествовала на кухню. На языке у нее так и вертелся сакраментальный вопрос, однако задать его она не решалась.

– Вот я ему и говорю, что он не должен так надрываться… – вещала мама, стоявшая спиной к Наде и готовившая чай. – Однако ты же его, дочка, знаешь! Если ему что в голову втемяшилось, так его уже не переубедить…

– Мама, скажи, кто такая Настя Панченко? – произнесла, собравшись наконец с духом, Надя.

Возникла короткая пауза. Девушка отметила, как напряглась спина мамы. А затем раздался крик – мама выронила из рук фарфоровый чайничек, заполненный кипятком. Надя, забыв о том, что только что так хотела знать, бросилась маме на помощь.

По лицу той текли слезы. Стоя на коленях и закрыв лицо передником, женщина плакала навзрыд. Надя попыталась успокоить маму, уверяя, что ничего страшного не случилось. Однако потом сообразила, что мама плачет вовсе не по этой причине.

– Что здесь у вас произошло? – послышался из коридора голос отца, вернувшегося с дачи. Он прошел из коридора на кухню и нахмурился. – Верусь, Надя, что случилось? Чайник уронила? Надеюсь, не обожглась и не поранилась? Так чего слезы-то из-за ерунды, по разбитой посуде лить?