Татьяна Полякова - Трижды до восхода солнца

— Если не хочешь, чтоб у меня мозги закипели, выражайся ясней.

— Хочется немного подурачиться? Валяй.

— Не хочется, — отрезала я. — В чем дело?

Димка с большим усердием принялся разглядывать ноготь на своем мизинце.

— А знаешь, я тебе поверил, — заявил он, вдоволь поиспытывав мое терпение. — Хоть и подозревал, что это глупо. Классно ты меня за нос водила.

— Какой, к черту, нос? Что на тебя вдруг нашло?

— Слушай, а ты молодец. Я бы и сейчас поверил… Ладно, давай сделаем вид, что ты ничего не знаешь… Вчера вечером обнаружили труп Насти в ее собственной квартире. Кто-то пробил ей голову. Наверное, ограбление. Наверное, у Стаса стопроцентное алиби. Наверное, ты его подтвердишь.

Я вцепилась в стол, стены кухни качнулись, а вместе с ними и физиономия Димки. Он смотрел с таким видом, точно я явилась самым большим разочарованием в его жизни. Должно быть, так и есть.

— Ты все выдумал, — с трудом произнесла я.

— Не переигрывай. Событие печальное, но тебе, безусловно, на руку. Грабители, они такие, нет-нет да и шваркнут кого-нибудь по затылку. О том, что Стас в городе, ты, конечно, тоже не знала? Приехал несколько дней назад, правда, жить предпочел отдельно от супруги. Поселился в гостинице и, вероятно, забыл предупредить жену об этом. Я знал, что парень долго не выдержит, терпение никогда не было его сильной стороной, особенно если речь идет о миллионах.

— Где он? — хватая пальто, спросила я.

— А то ты не знаешь…

— Где он? — заорала я, Димка нахмурился, с полминуты, которые показались мне несуразно долгими, смотрел на меня и очень медленно ответил:

— Гостиница «Старый город», шестнадцатый номер.

Уже на улице я поняла, что забыла ключи от машины, и бросилась через дорогу ловить такси. Меня здорово трясло, то ли от холода, то ли еще по какой причине. Должно быть, выглядела я хуже некуда, всю дорогу водитель на меня косился, а высадив возле гостиницы и получив деньги, вздохнул с заметным облегчением.

Девушка за стойкой регистрации тоже смотрела с неодобрением. Гостиница дорогая, всего несколько номеров класса люкс, и посетители вроде меня вряд ли здесь желанные гости.

— Вы… — начала она, а я смогла расцепить зубы и произнести вполне внятно:

— Шестнадцатый номер. Малахов.

— Да, он у себя, — кивнула девушка и еще больше нахмурилась.

А я припустилась к лестнице. Шестнадцатый номер был на втором этаже. В какой-то момент я испугалась, что хлопнусь в обморок раньше, чем увижу Стаса. Стены с развешанными на них картинами в золоченых рамах то кружили, то прыгали, и я, привалившись плечом к косяку ближайшей двери, зажмурилась, пытаясь выровнять дыхание, и покрепче сцепила зубы.

Я гнала все мысли прочь по дороге сюда, сосредоточилась на одной, самой главной: я должна увидеть Стаса. А теперь, стиснув рот рукой, пыталась решить, что скажу ему, зная при этом, что мои слова совсем не важны, важно, что ответит он. Ответит ли? «Ему придется», — подумала я с внезапной злостью. Именно она дала мне силы преодолеть последние тридцать метров.

Дубовая дверь с золотой цифрой 16. Я надавила ручку, дверь распахнулась. Просторный холл, переходящий в гостиную, мягкая мебель, приглушенный свет. Снег так и не лег, хотя все сроки вышли, оттого темнело рано, уже в два часа в помещении сумрачно. Настольная лампа с большим абажуром отбрасывала странные тени, два полукруга, наползавшие друг на друга. Стас стоял у окна, курил и левой рукой вертел бокал, пристроив его на подоконнике. Он, конечно, слышал, как я вошла, но не оглянулся, как будто ему было безразлично, что происходит за его спиной. Я стояла в нескольких метрах, ожидая, что он наконец повернет голову, я увижу его глаза, бездонные, пугающие. И все пойму. И попятилась, вдруг испугавшись. Ничего не хочу знать, ничего… Сделала несколько шагов и остановилась, ноги точно приросли к полу. Сердце перестало ухать так, словно колотили в большой барабан, и, кажется, теперь вовсе не билось, повиснув на тоненькой-тоненькой ниточке.

Стас чуть повернул голову, давая понять, что о моем присутствии догадывается. Он был в брюках и светлой рубашке, пиджак небрежно брошен на спинку кресла. Я видела, как напряжены мышцы его спины, как едва заметно дрогнула рука, когда он подносил бокал ко рту, чтобы сделать глоток. А мои руки ходили ходуном, когда я зачем-то принялась застегивать пальто. «Ты все знаешь, — словно кто-то шепнул в ухо. — На хрен тебе этот дурацкий мазохизм: увидеть его, услышать, понять. Ты ж все знала с самого начала. Он такой, какой есть. Его не переделать. А ты его любишь… Тебя тоже не переделать».