Татьяна Полякова - Трижды до восхода солнца

Я слушала его, хмурилась и, должно быть, выглядела довольно глупо: глаза растерянные и рот приоткрыт.

— Откуда ты… — пробормотала я где-то через минуту.

— Давай без дурацких вопросов. Главное, что сей факт ментам тоже известен. Твой Стас был намерен развестись с женой, а вовсе не убивать ее. Она о его намерениях знала очень хорошо, о предстоящем разводе, я имею в виду. И подалась в родной город. Интересно, почему? Конечно, родные стены в минуты переживаний лечат, но вдруг была еще причина? К ней мы, кстати, вернемся. Сейчас важно, чтобы ты уяснила: задумав избавиться от супруги с целью заграбастать ее денежки, с благоверной не разводятся. Это понятно? Слушай дальше. Сегодня я порасспросил кое-кого об этом убийстве… Что ты глаза таращишь? У меня полно знакомых, и я умею расположить к себе людей, оттого знаю куда больше, чем ты… Стас появился в городе на следующий день после покушения на твою сестрицу. Ты можешь считать это совпадением или вообще невесть что придумать, но у меня есть версия куда более правдоподобная. В Агатку стреляли, а это значит, вы ввязались во что-то опасное. Где сестрица, там, конечно, и ты. В ваших отношениях с любимым сам черт ногу сломит, остается лишь догадываться, почему он просто не пришел к тебе, а болтался за тобой по городу в качестве личного охранника. Но двадцать четыре часа в сутки он наблюдать за тобой не мог, и появились ребята из охранного агентства, с одним из которых мы свели знакомство.

— Так ты знал… — начала я, но Берсеньев перебил:

— Не только знал, но и намекал весьма прозрачно. Но ты осталась глуха к моим словам. Стас жил в гостинице, рассчитывая, что благоверная не узнает о его присутствии в городе. Но вчера вдруг появился в ее квартире. Не просто появился. Соседи слышали, как они скандалили. Парень слегка ее поколотил. По крайней мере, фингал под ее глазом возник не без его участия, в чем он честно признался ментам. Потом он хлопнул дверью и уехал, этому есть свидетели. Те же соседи. А Настя в слезах позвонила подруге, умоляя о поддержке. Через сорок минут подруга уже стояла на лестничной клетке. Редкий случай, когда время убийства известно с точностью: промежуток с 20.20 до 21.00. Дверь квартиры заперта, на звонки никто не отвечал. Подруга, напуганная рассказом о семейном скандале, собрала соседей, а затем вызвала милицию. Вскрыли дверь и обнаружили труп. Если бы Стас сразу же отправился в гостиницу, то алиби ему было бы обеспечено. Но он вместо этого торчал под твоими окнами.

— Это он сказал? — сглотнув ком в горле, спросила я.

— Он не пожелал назвать твое имя. По его словам, просто катался по городу, чтобы успокоиться.

— Тогда откуда ты можешь знать…

— Я знаю совершенно точно, потому что пасся неподалеку. Я же сказал, что приглядываю за тобой. И, естественно, обратил внимание на черный джип «Лексус», который и до того видел не раз. Кстати, твои соседки, гулявшие во дворе, тоже обратили на него внимание. Стас выходил покурить, наверное, рвался к тебе с неясными намерениями, но что-то его удерживало. Оказывается, соседки были с ним знакомы и даже мило сообщили, что ты дома. Так что алиби у него есть, но он не пожелал им воспользоваться. На вопрос о причине скандала с женой ответил, что она отказывалась дать ему развод, они малость поспорили, и их спор плавно перешел в мордобой. Но у меня есть повод думать, что была другая причина.

— Какая?

— Об этом я пока промолчу. Ну, что, запрыгаешь козой от счастья? Или счастье ты видела в суровом наказании, которое он, безусловно, заслужил.

— А вдруг ты все это выдумал? — жалко пролепетала я.

— Конечно. Ты же у нас девушка недоверчивая. Все, что я рассказал, легко проверить. Напряги бывшего, отца, в конце концов. Спроси соседок… — Я посидела с минуту, собираясь с мыслями, а Берсеньев сказал: — По-прежнему не вижу счастья на твоем лице. — Я в ответ криво усмехнулась. — Бежать к нему и с радостным визгом бросаться на шею ты не собираешься? Понятно. — Берсеньев пожал плечами и отвернулся.

А я думала о Стасе. Он мог мне все рассказать. Наверное, я тоже могла вести себя иначе. По крайней мере, объяснить, почему я не пришла к нему в больницу. Вопрос, нуждается ли он в моих объяснениях. Вспомнив его взгляд, я невольно поежилась. «Он не убивал Настю», — мысленно твердила я, но противная, глубинная боль, терзавшая все это время, не проходила. Один поступок тянет за собой другой. Это как с разбитой чашкой: ты ее склеиваешь, но вода из нее упрямо сочится то здесь, то там, и ты в отчаянии думаешь, что все твои труды напрасны, но все равно пытаешься, и стоит она на твоем столе, любимая, но вся такая нескладная, в трещинах и сколах, вызывая лютую тоску, потому что ты знаешь — той, прежней, она уже никогда не будет.