Алексей Хапров - Наследник

Я последовал его совету, и метнулся в указанную сторону. В мои ноздри ударила пыль.

Дверь комнаты открылась. Щелкнул выключатель. Мои привыкшие к темноте глаза больно резанул свет. Я инстинктивно зажмурился, так и не успев толком ничего рассмотреть. Свет снова погас. Дверь закрылась. Я облегченно перевел дух.

— Ну, что?

— Там он, — прозвучал голос Филиппова.

— Скулит?

— Нет. Лежит тихо.

— Ну, пусть лежит, — холодно резюмировал Баруздин.

Послышались шумы, шорохи, скрипы дивана и раскладушки, после чего наступила тишина.

Я осторожно выбрался из-под кровати, подобрался к мальчику, и снова стал наощупь перерезать веревки на его запястьях.

Из соседней комнаты раздались посапывание и храп.

— Пусть они покрепче уснут, и я выведу тебя отсюда, — шепнул я на ухо Радику. — Ты, часом, не знаешь, это окно открывается?

— Через него нельзя, — ответил мой спутник. — Ставни слишком сильно скрипят.

— Значит, будем выходить через дверь, — решительно произнес я. — Зачем эти твари тебя сюда привезли?

— Они хотели меня убить, — снова зашморгал носом Радик. — Придушить вот этой самой веревкой. Ромка еще похвалялся, что все подстроит так, как будто меня убил ты. Вы оба, говорит, сгниете в могиле. Зря ты, говорит, пустился в бега. От меня, мол, не уйдешь. Дядь Жень, знаешь, как я испугался! Они уже накинули петлю на мою шею. Но тут я догадался рассказать им про папкино завещание. Все равно, говорю, вам ничего не достанется, ибо единственный наследник — это я. Ромка аж позеленел. Где, кричит, оно? Я говорю: где надо; дядя Женя об этом позаботится; мы с ним об этом договорились. Ромка взбесился и как начал меня бить. Он мне чуть все внутренности не отбил.

Голос мальчика задрожал. Я гневно сжал кулаки и прошипел:

— Даром ему это не пройдет.

— Он все пытался выяснить, где тебя можно найти, — продолжал Радик. — Но я ему ничего не сказал. Не знаю, говорю, и все. Потом они меня связали и бросили сюда. Ладно, говорят, поживи еще немного. Поймаем твоего друга, послушаем, что он споет, а после отправим тебя к праотцам вместе с ним. Затем Ромка послал своих псов на твои поиски. Привезите, говорит, хоть живого, хоть мертвого, но только с завещанием; сомневаюсь, что он его куда-то определил; ему сейчас показываться нигде нельзя. Те уехали. Вернулись, когда стемнело: мол, не нашли. Ромка на них так орал, что стекла звенели. Вы, кричит, понимаете, что если эту бумажку обнародуют, нам рассчитывать не на что. Те его успокоили: мол, завтра обязательно найдем. Никуда он, мол, не денется. Потом они легли спать.

— Они тебя хоть покормили?

— Пинками — да. Едой — нет. Даже воды не дали. Тебе, говорят, она уже не нужна. Дядь Жень, знаешь, как я хочу пить!

— Потерпи немного, — дрогнувшим голосом попросил я; от рассказа мальчика у меня защемило сердце. — Выберемся — напьешься вдоволь. А пока запомни вот что. Твое завещание находится в камере хранения вокзала вместе со всеми нашими вещами.

И я несколько раз повторил своему спутнику номер ячейки и пароль.

— Запомнил?

— Запомнил, — ответил Радик. — А зачем ты мне это сказал? Ты, что, собираешься меня бросить?

— Да нет же, нет, — заверил его я. — Но мало ли что может случиться.

В соседней комнате заворочались. Мы умолкли. Диван заскрипел. На пол шлепнулась пара босых ног. Мы насторожились. Послышались шаги. Я уже приготовился было снова сигануть под кровать, но, уловив, что они удаляются, остался на месте. Скрипнула входная дверь. Кто-то вышел на крыльцо и стал спускаться по ступенькам.

— Приспичило, — предположил мой спутник.

— Ап-чхи! — донеслось с улицы.

По голосу я узнал Долгих.

"Может, выскользнуть во двор, и шандарахнуть его по башке? — подумал я. — Два бандита, все-таки, не три. Но удастся ли мне его свалить? Он мужик крепкий, а я — далеко не Геракл. Но даже если я его и свалю, где гарантия, что шум от удара не разбудит Баруздина и Филиппова? Если они проснутся — мы пропали. Вряд ли я смогу с ними совладать. Нет, лучше оставаться на месте".

Через несколько минут Долгих вернулся обратно. Входная дверь закрылась. Щелкнул замок. По полу зашаркали босые ноги. Диван жалобно пискнул под бухнувшейся на него тяжестью.

Мы сохраняли молчание и напряженно вслушивались во все доносившиеся до нас звуки.

Прошел примерно час. Посапывание и храп в соседней комнате стали устойчивыми и ровными. Я собрался с духом и прошептал:

— Ну, что, попробуем?

Радик молчал.

— Ты что, спишь? — спросил я.