Алексей Хапров: Сын Духа Святого

Это последнее мгновение вместило в себя очень многое. Время для меня словно остановилось. Вокруг все замерло, и сделалось неподвижным. В моей голове с космической скоростью пронеслась череда мыслей. Первым моим порывом было ударить по тормозам. Но некий внутренний голос советовал мне этого не делать.

"Не тормози, — нашептывал он мне. — Ведь они сделают все, чтобы снова повесить на тебя это убийство. Лучше дави на газ, и сбивай их на полной скорости. Тебя никто не выдаст. Трасса пуста. Свидетелей нет".

"Не могу! — отчаянно отвечал ему я. — Убийство человека — это тяжкий грех. Господней кары за него не миновать".

"Ну, тогда выбирай, какая кара тебе больше по сердцу, господняя, или земная".

Я был в растерянности. Что мне делать? Наказание все равно неотступно. Так какое из них предпочтительней? Отсидеть пятнадцать лет в тюрьме, или провести вечность в аду? Если бы я был один, я бы, наверное, выбрал первое. Но у меня были жена и дети, которых я очень любил. Что с ними будет, если я попаду за решетку? Какая им после этого уготована жизнь?

Этот фактор и стал определяющим. Стиснув зубы, я убрал ногу с тормозной педали, и на полной скорости врезался в Королева и Гунько. Раздался глухой и страшный стук. Машину отбросило в сторону. Мне стоило немалых усилий, чтобы ее выровнять. На лобовом стекле расплывалось, увеличиваясь в размерах, страшное кровавое пятно. Я продолжал гнать машину по трассе, и со страхом косился в зеркало. В нем быстро удалялись лежавшие на дороге два неподвижных человеческих тела…

Прошло много лет.

Мы с Ирой и Славиком сидели на веранде и пили чай, любуясь багряным закатом. Кругом царила тишина, в которой был слышен лишь стрекот сверчков и слабое дуновение ветерка. Где-то неподалеку ходила гроза. До нас временами доносились редкие, ослабленные расстоянием, глухие раскаты грома. Синий вечер постепенно густел, и я испытывал нестерпимое желание остановить опускавшееся за горизонт солнце, заставить его снова подняться над землей, и не дать закончиться этому дню, имевшему для меня столь страшную дату: 4 сентября 2008 года.

— Эх, ребята, — вздохнув, произнес Славик. — Где я только не был. Но, приезжая к вам, каждый раз ловлю себя на мысли, что такой красочный закат можно увидеть только здесь.

Славик, конечно, давно уже был далеко не Славик. Точнее, Славиком он оставался лишь для меня. Друзья детства даже в зрелом возрасте называют друг друга так, как привыкли с малолетства. Для всех остальных он был Вячеславом Александровичем Петровым, известным художником, искусствоведом, ректором Московской Академии Художеств. Его работы можно было увидеть во многих российских и зарубежных музеях. Несмотря на свою занятость, Славик каждый год урывал несколько дней, и приезжал из своей пыльной, шумной Москвы погостить к нам с Ирой.

— Я только у вас могу отдохнуть от всей этой столичной суеты, — признавался он мне. — Тишь да благодать. Недельку здесь побуду — и силами заряжаюсь на весь год. Воздух у вас, наверное, какой-то целебный.

— По сравнению с твоей загазованной Москвой, в любой деревне воздух целебный, — усмехнулся я.

— Эх, — снова вздохнул мой друг детства, — как бы мне хотелось переселиться в какое-нибудь глухое, тихое место, наслаждаться покоем, дышать чистым воздухом, и каждый день любоваться на такой закат. Вот выйду на пенсию — обязательно куплю где-нибудь здесь дом. Слушай, а может, поменяемся? Я сюда, а вы в мою квартиру в Москве. А?

— Не-е-ет, — улыбнувшись, протянула Ира. — Ишь, какой хитрый! Сам — на чистый воздух, а нас — пыль глотать. Мы наш дом ни на какие столичные апартаменты не променяем. Мы здесь уже привыкли. Здесь наша родина. На родине и умрем.

— Да, дом у вас действительно прекрасный, — произнес Славик.

— Помнишь, как мы его строили? — спросила меня Ира. — Сколько времени и сил положили.

— Помню. Как не помнить? — ответил я. — Четыре года буквально по кирпичику собирали. Во всем себе отказывали. Все, что зарабатывали — на стройку уходило. Но зато какой получился дом! Вон, даже столичный житель завидует.

Мы с Ирой по-прежнему жили в Екатериновке. Ира, как и раньше, работала председателем колхоза. Точнее, это был уже не колхоз, а сельскохозяйственная артель. Времена изменились. Экономические реалии тоже. Старые названия ушли в прошлое, появились новые. Правда, суть того, что они обозначали, зачастую оставалась прежней.

— Ваша семья — типичный образчик матриархата, — в шутку говорили мне сослуживцы.