Елена Михалкова - Манускрипт дьявола

– Не видела – так посмотришь. Вставай! На, держись.

– Нет! – Тошка ожесточенно затрясла головой, вцепилась в руку спасителю. – Я не хочу! Я не пойду! Он меня убьет!

– Тише, тише! Никто тебя не убьет! Их всех взяли, так что можешь никого не бояться.

– Взяли? – чуть не плача, переспросила она.

– Взяли, точно тебе говорю. Так что иди, не трусь.

По-прежнему держась за руку парня, Тошка осторожно вышла из комнаты. Длинный коридор был заполнен людьми в такой же форме, что и ее сопровождающий. Она заметила лежащего на полу Гарика – кажется, без сознания.

А в конце этого коридора стоял Лешка Баренцев, и руки у него были скованы наручниками.

Тошка встала как вкопанная, не сводя с него глаз.

– Вот этот товарищ, которого ты так боялась, – сказали сзади. – Узнаешь?

Тошка сделала несколько шагов. Ей захотелось сказать, что произошла ошибка, что такого не может быть, что все эти люди в форме и с оружием должны немедленно, сейчас же отпустить Баренцева! Это же Лешка!

Она не понимала, почему он сам молчит и не пытается оправдаться. Поэтому Тошка позвала, не дойдя до него:

– Леш! Леш, ты чего?!

Он поднял на нее взгляд, и Тошка словно споткнулась.

Лешка стал – выгоревший. Только раньше он был выгоревший снаружи, а теперь стал – изнутри. За его голубыми глазами Тошка видела черное, сожженное дотла, пустое и страшное.

– Леш… – беспомощно повторила она. – Ты чего? Зачем, Леш?

Баренцев отвернулся.

– Забираем их, – сказал кто-то у Тошки над ухом; она вздрогнула и обернулась.

Ей снова показалось, что вокруг невероятно много людей, – она даже не смогла понять, кто отдал приказ, – хотя в коридоре находилось не больше пяти человек. Когда же Тошка повернулась обратно, Баренцева уже не было. Вместо него к ней приближались трое. Двоих, идущих впереди, она никогда не видела раньше: высокого широкоплечего здоровяка, чем-то похожего на медведя, и худощавого парня с копной взъерошенных светлых волос. А следом за ними, крутя замотанной бинтами головой и явно не замечая ее, быстро шел…

– Максим! – закричала Тошка, кто-то шарахнулся от нее в сторону. «Во голосина прорезался…» – услышала она.

– Тошка!

Растолкав здоровяка и светловолосого, Максим бросился к ней, подхватил, прижал к себе, ощупывая ее трясущимися руками:

– Здесь больно? А здесь? Тоша, где болит? Скажи мне, не молчи! Тебе врач нужен? Тошенька, маленькая моя, я тебя сейчас в больницу отвезу, и там врач тебя посмотрит! Ты только не бойся ничего, поняла? Прямо сейчас поедем… там врачи хорошие… Знаешь, какие хорошие? Мне перелом за две недели вылечили! Помнишь, я зимой на физкультуре руку сломал? Господи, ну что ты плачешь!

– Арефьев, – сказала Тошка, глотая слезы, – ты посмотри на себя. Как дурак себя ведешь, честное слово. Почему у тебя вся башка в бинтах?

Он замолчал, тяжело дыша, и вдруг отпустил ее, ссутулился, бессильно повесив руки вдоль тела.

– Макс, ну ты чего! – перепугалась она. – Макс! Со мной все в порядке, честное слово! Ну что ты, Максим?

– Я… боялся, – проговорил он, с трудом выталкивая слова из глотки. – Тоша… ты… То есть…

Он оборвал фразу. У него вдруг не осталось сил даже не то чтобы сказать что-нибудь.

Тошка обняла его, уткнулась лицом ему в плечо.

– Я тебе записку оставила, – сказала она. Из-за того, что все слова уходили ему в рубашку, голос получался совсем глухой. Слезы текли сами, и на рубашке расплывалось мокрое пятно.

– Записку… – повторил Максим, и вдруг слабость его исчезла так же внезапно, как появилась, и он почувствовал, что его охватывает ярость – первый раз в жизни. Он схватил Тошку за плечи, борясь с желанием встряхнуть ее как следует: – Записку она мне оставила! Чтобы никаких записок больше, поняла? Ты со своими идиотскими затеями!.. Чтоб никогда больше, ясно?.. Все! Хватит! Будешь рядом сидеть, супы варить, пеленки стирать!

– Какие еще пеленки? – изумилась Тошка, быстро-быстро моргая промокшими ресницами. – Чьи?!

– Мои! – рявкнул он. – Какая разница?! Все будешь стирать! Все, какие найдутся!

– Да у тебя даже тазика нет! – выпалила она, шмыгнув носом.

– У меня до фига тазиков! Вся квартира увешана этими тазиками! Я, если хочешь знать, ем из тазика! И сплю в тазике!

Он перевел дыхание, готовясь сказать что-то еще, и тут Тошка засмеялась. Максим озадаченно посмотрел на нее, и у него мелькнула мысль, что это истерика и в таких случаях, кажется, нужно давать пощечину, но он не сможет… А затем засмеялся сам. Обнял, с силой прижимая к себе, и почувствовал, как шеи коснулись теплые губы.