Лев Корнешов - По следам легенды

Он словно бы и не возражал Мирославе, но явно одобрял намерение Олексы быть на похоронах молодого рабочего.

- Как ты не поймешь, - с болью произнес Олекса, - что не смогу я отсиживаться в безопасном месте, погиб ведь наш товарищ! Давай не будем больше об этом, - он не хотел продолжать разговор.

- Тогда возьми, - Мирослава протянула Олексе пистолет.

- Зачем? Пока наше оружие - слово и гнев... А пистолет... это потом... когда не будет другого выхода. Ложилась бы ты спать, день завтра будет трудный.

Мирослава, не раздеваясь, прилегла на кровати, с нежностью посмотрела долгим взглядом на Олексу. Он сидел у стола, опустив сжатые ладони на чисто выскобленные доски. Сидел и думал о том, что надо достойно провести в последний путь боевого товарища.

...По улицам Хуста шла траурная процессия. Рабочие несли гроб, укрытый красным знаменем. Оркестры играли траурные марши. Весь рабочий Хуст вышел на улицы. Работа всех предприятий остановилась. Бесконечное шествие закрыло проезд по улицам бричкам, автомашинам. К окнам учреждений прилипли барышни и чиновники.

- Кого хоронят?

- Какого-то Мыколу Гинцяка... Того, что в забастовку убили...

Поддерживая вдову, шел в первых рядах за гробом Олекса. Рядом с ним Мирослава со своими друзьями, они зорко всматривались в людей.

Чиновники в окнах переговаривались:

- Хотя б скорее закопали... Страшно...

- Закопают, но нам припомнят...

- А жандармы зачем?

На углах и перекрестках маячили полицейские, жандармы. И чувствовалось, стоит им сделать лишнее движение - сметут их, растопчут.

- Всех не перебьешь. Видите, панове, сколько их...

На одном из перекрестков выстроились люди в странной форме, очевидно заимствованной у фашистов и несколько видоизмененной под "народный лад". Широко расставлены ноги в кованых высоких ботинках, в руках - то ли палицы, то ли дубинки. Командовал ими Будяк.

- Волошинцы, - негромко сказали Олексе.

- Вижу, - ответил он.

Из рядов процессии выдвинулись вперед крепкие хлопцы-гуцулы, прикрыли ее с флангов.

Олекса попросил Мирославу поддержать вдову Гинцяка, быстро прошел вперед, остановился перед Будяком.

- Геть с дороги, - сказал негромко, спокойно.

Будяк оглянулся на своих - те уже нарушили строй, переминались, озирались.

- Не мешайте проводить в последний путь хорошего человека, хлопцы, обратился к ним Олекса. - Иначе плохо будет вам, ой как плохо...

Рабочие надвигались уже плотной стеной. И окончательно сломался строй "штурмовиков", разбрелись они кто куда. Будяк в одиночестве заметался на перекрестке и тоже исчез. Процессия подошла к кладбищу. Фабрики, лесопилки, мастерские города откликнулись протяжными гудками.

"У этих господ не лежит сердце ни к языку, ни к

культуре, ни к судьбе нашего народа. Они разжигают

националистическую травлю..."

Униатский священник Августин Волошин ужинал с близкими друзьями-единомышленниками. На богато сервированный стол с укором смотрели святые с многочисленных икон. Среди гостей - служители церкви, адвокаты, местные дельцы.

- Когда будем брать власть, Августин? - спросил его "оруженосец", крепко скроенный Бращак, напоминавший типичного погромщика из толпы.

- Нам ее отдадут, Бращак, - спокойно ответил Волошин. - Сейчас не восемнадцатый год, когда Антанта в нас не поверила, подарила наш край Массарику. Антанта теперь кончилась, и поднялась над Европой новая сила немецкий национал-социализм во главе со своим великим фюрером Гитлером.

Волошин фразы произносил торжественно, значительно, будто проповедь читал в соборе. Сухой, аскетичный, с нервным румянцем на щеках, он странно выделялся среди своих раскормленных гостей.

- Не зевай, Августин, а то пока ждать будешь, Бродий к власти прорвется, - серьезно сказал ему Бращак.

- То пустое, - отмахнулся от него Волошин. Он встал: - Дозвольте, панове, поднять эту чарку за колыбель земель украинских, за нашу подкарпатскую Русь!

Выпили дружно, с усердием.

В уголке большой парадной "залы" девушка в строгом темном костюме и расшитой шелком блузке записывала "высказывания" Волошина, который время от времени поглядывал на нее с явной теплотой.

- Кто такая? - спросил у Бращака сосед.

- Пан Волошин новой стенографисткой обзавелся, - ухмыльнулся многозначительно Бращак.

- Еще одной? А София куда подевалась?

- Любит наш Августин... свежих людей. Докладывал мне Будяк, что София, красавица наша, отправилась в батюшкин приход попрощаться, ждет ее дальняя дорога... - Бращак заговорил совсем тихо.