Леонид Костомаров - Десять кругов ада

У него-то годами неволи перемен этих не было, потому и весны были похожи на осени и зимы. Иногда что-то шевелилось в душе, какие-то смутные грезы детства и юности: первые проталины, игра с мальчишками в лапту, ощущение постоянного голода... ели дикий лук, побеги крапивы, купыри... Это все было как в другой судьбе, на другой планете...

А вот теперь - впервые - весна стала не календарным временем года, а предвестником великого доброго праздника, и он ясно это чуял, и боялся спугнуть это ощущение, и забыть его до утра.

Душа очнулась после долгих лет спячки, и рецидивист Иван Воронцов недоуменно озирался... Как он попал сюда? Зачем? По глазам били прожектора, утробно квакала сигнализация... колючая проволока... запретка... скворечни с автоматчиками... вонючие бараки... смрад параши в тюрьмах... этапы... суды... разборки... драки... как скот табуном на работу... Боже... Где я!

ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ

Понедельник - день тяжелый...

Я давно уже понял, что легких дней почти не было в моей жизни, она до краев наполнена службой... Вот скоро выгонят на пенсию, и тогда отдохну... И вдруг сознание пронзил липкий страх, что до конца жизни осталось мало... что вернулся на работу, в привычный ритм службы, спасаясь не только от безделья, но и от этих смертных дум. После инфаркта они все чаще мучили скорым концом... И хотелось что-то сделать полезное, большое и памятное людям и стране.

Шел на работу и поравнялся с самосвалом, в кабине вихрились русые кудри знакомого шофера Сереги, которого допрашивал после смерти Чуваша.

Вот и смерть эта канула в Лету, списали все на нарушение техники безопасности. Нет человека. Да сколько раз так было?

А веселый Серега тряхнул мне в знак приветствия кудрями, что вылезали из куцей заячьей шапчонкой... живой, молодой. Вот и жизнь. А Чувашу оставалось до выхода на свободу всего ничего. Вот так бы уже ездил.

А вот еще типаж... в другой машине, стоящей в веренице пробки... ну вылитый мой Крохалев, только без дурацких наколок на веках. А так, копия нашего шута - рябенький, личико детское... но усохшее. Опустил стекло, мигая подслеповатыми совьими глазками, выдохнул пар сквозь редкие и желтые от курева зубы и вдруг, сложив губы трубочкой, призывно кому-то свистнул и помахал рукой. Я невольно оглянулся и узнал соседскую Райку, идущую по тропинке вдоль трассы. Услышав знакомый свист, прямо зашлась вся от радости, паскудница, тоже замахала ручкой и побежала к желтозубому хмырю.

Угадав меня, сбавила шаг и приосанилась, молчком кивнула. Я кивнул тоже и прошел мимо, а за спиной услышал:

- Где ж ты пропадала, Раенька?

И пауза. Та, видать, показывает ему - язык прикуси, дурак, сосед майор рядом.

Ну а хмырю хоть бы что, шипит:

- Ты что, старикана этого испугалась?

Приехали. Не боятся, значит, грозного уже Мамочку. Ладно. Может, и правы они...

А эта-то, профура... Из-за таких кобелей сбежала из дому, живет сейчас в общаге текстильного комбината. Говорят, еще пуще загуляла. Домой и не заглядывает.

Отец - нормальный человек, трудяга, хозяин. Работает на железке, обходчиком, дома почти не бывает. Вот и запустил ее, а мать-то не слушает халда давно. Она в свои двадцать шесть уже и к водке пристрастилась, и курит как мужик, огрубела, истаскалась. Теперь без удержу краситься стала, накладывает на рожу слой краски, прямо Дед Мороз красномордый какой-то. Ну а зэки со стажем, ворье таких шалав и любят, чтобы они и выглядели, как их "марьяны" - подруги по-ихнему.

Убежала Райка первый раз из дому в шестнадцать лет. Поймали на юге, в Сочи, привезли. Перед матерью с отцом так и не повинилась за свой поступок, а когда при встрече я постарался укорить девку, она вдруг нагло заржала:

- Спешу, спотыкаюсь аж... просить родительского прощенья. За что, дядь Вась? За то, что я в свои шестнадцать хоть жизнь увидела, а не вашу работу за гроши по попку в мазуте? Да я в таких кабаках на море была, что маме моей не снилось, таких мужиков имела... А вы - извиняйся... За что? За то, что, слушай я их, ничего этого никогда бы в жизни не узнала? Ага, извиняюсь, дорогие родители, завтра пойду с батей шпалы таскать да котлету столовскую жевать. Дядь Вась, ты лобио по-аджарски ел когда-нибудь, а? - спрашивает.

- В лоб бы тебе дать, Райка... лобио... - говорю я ей, - да нельзя. Ремнем уже поздно бить, а что с тобой делать, не знаю... На месте отца - вломил бы...

- А ничего ты со мной не сделаешь, дядь Вась, пионерский галстук не завяжешь, я уже столько мужиков видела... если меня ихними... утыкать - на ежа буду похожа...