Леонид Костомаров - Десять кругов ада

НЕБО. ВОРОН

И спасет его эта духовная работа...

"Борись и, умирая - борись!" - сказал ослепший в тайге эвенк Улукиткан и вышел к людям за сотни верст... Это и мое сказание любой живой душе...

А "Достоевский" выйдет из этой проклятой Зоны и останется живым. А это очень много... Это сотни верст пути во тьме...

ЗОНА. БАНЯ. ДОСТОЕВСКИЙ

После ПКТ обязательная баня, этот ритуал неведомо кем заведен в колониях. Выход Воронцова как раз совпал с банным днем, и он отправился со своим отрядом попариться и смыть грязь изолятора.

Разделись... Для вновь прибывших в Зону баня становилась картинной галереей, они долго ходили по ней с разинутыми ртами. Чего только не выколото на телах зэков! У одного карты, скрещенные кости, нож, бутылка с рюмкой и шприц, а ниже предостережение: "Вот что нас губит!" У воров - орлы, тигры, львы и прочий зверинец. Купола церквей и кресты, причем столько куполов, сколько у хозяина наколки было ходок в тюрьму. Бабы и русалки, крейсера и ракеты, олени и змеи, красные вожди с рогами и клыками. Кинжалы, погоны с черепами вместо звездочек, карикатуры на кровожадных ментов в зверином обличье... У Крохи во всю грудь выколота "Сикстинская мадонна" Рафаэля, на ягодицах два черта с лопатами. Только Кроха пойдет, они шустро начинают кидать ему уголь промеж ягодиц. Во всю спину наколка паспортухи, а на нем надпись: "Бог создал вора, а черт прокурора".

У Квазимоды на спине искусно выколот разноцветной тушью храм Василия Блаженного. Кроха давно ревновал эту красивую наколку и опять подвалил к Воронцову поглазеть.

- А хто это был, Василий Блаженный? Это не наш отрядный... Медведев? Он ведь тоже Василий, и Блаженный...

- Ты что, сдурел! - расхохотался всезнающий бич Гамлет. - Этот храм построил сам Иван Грозный и где-то зарыл под ним свою знаменитую библиотеку. А Василий Блаженный был юродивый... бомж, по нынешним понятиям, вроде меня. Ходил босой и раздетый всю зиму с огромным крестом на шее и резал правду-матку царям в лицо. Обладал даром молитвенного прозрения и причислен к лику святых.

- Не загибай, бичара стал святым... Может, и ты метишь туда же? - заржал Кроха.

- Как выйдет, мне-то не потянуть... А вот мастерам, кто воздвиг такую лепоту, храм этот, выкололи глаза, чтобы еще краше где не возвели...

- Айда в парную! - вдруг встрял в разговор сам Кваз.

В парной тоже определенный порядок, на верхней полке воры - шушера на нижних. Все как в государстве СССР. Клюнь ближнего, обхезай нижнего. Маленький срез общества. Зная, как Батя парится, многие заранее ретировались, чтобы не спариться. Он поддал кипяточку на раскаленные камни и залез на самый верх с шайкой и веником.

- А ну, Сынка, отхлещи-ка меня за все грехи... - И лег животом на полку.

Лебедушкин от души нахлестал его веником.

- Переворачивайся, Батя. - Огромный двуглавый орел на груди Воронцова напомнил ему недавнее событие. - А ты знаешь, Бать, американца-то мы изукрасили всего.

- Как изукрасили?

- На груди выкололи ему ихнего одноглавого орла-курицу, в когтях держит надпись: "Век свободы не видать!" По-русски и по-аглицки накололи. На спине он попросил выколоть Ленина. Классно получился Ильич, дюже похож.

- Вот чудики, а зачем это ему?

- Каким-то нерусским словом назвал - шарм. А я думаю, что хочет опосля смерти шкуру свою загнать в музей, они дюже мудреные, мериканцы... во всем выгоду ищут. А вот еще один Ленин! Эй, Кроха, затвори дверь, пар упустишь! Крохалев умостился на нижней полке, подслеповато хлопая глазками. - Чей-то твоя "Аврора", товарищ Ленин, пушку повесила... - не унимался Лебедушкин и заржал, как жеребец.

Крохалев глянул вниз и пробурчал:

- На таком харче шибко не постреляешь... а вот раньше... марьяны разбегались в ужастях...

И понесло шута горохового... И понесло по городам и весям, по кабакам и малинам... Послушай его, так знаменитый Дон Жуан покажется неразумным котенком на мартовской крыше.

- Не гони порожняк! - вдруг жестко оборвал его Кваз. - Не все бабы такие... средь них и матери бывают. Пшел вон...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Квазимода даже заснуть не мог первую ночь после "помещения камерного типа", так до утра и проходил вокруг барака. Бодрил еще зимний морозец, но уже явственно пахло зарождающимся вместе с весной новым миром, и в новизне этой впервые коснулась его души великая правда созидания жизни, ради которой стоило бороться и страдать.

И впервые зэк Квазимода постиг знакомое каждому вольному человеку чувство, но позабытое напрочь им: весеннюю сладость жизни, что сулит перемены...