Леонид Костомаров - Десять кругов ада

Да, да, именно он, "святоша" Филин, регулярно и методично накачивает зону наркотиком, за что лелеет его оперативник Волков, не дает пока в обиду. Оставляет ему капитан Волков часть денег, совместно заработанных, обещает скорый выход на свободу... И потому так спокоен Аркадий Филин, он ведь живет под сенью своего мерзкого покровителя, паразитирующего на людских пороках и власти над ними... И после этого он честный вор?

ЗОНА. ФИЛИН

У меня лично в Зоне все нормалек.

В отряде держу всех в черном теле, уважают. А тут еще на крючок самых шустрых посадил - проиграли они мне в картишки, потому за ними должок, и молчат в тряпочку, мне только остается свистеть да показывать пальчиком давай туда, давай сюда, идут шавки, делают, что скажу.

Вот Джигит нарушил срок расплаты, пришлось его припугнуть, быстро понял, грамотный. Сейчас в ПКТ сидит, Волк меня спрашивает: выпускать? А я говорю нет, пусть еще попарится. Да пусть должок пока свой погасит, а как отдавать будет - его проблемы.

Как он сел-то... Пришел он перед тем, говорит, Филин, бабок нет, давай по-другому расквитаюсь. Да пожалуйста, я что - зверь, все понимаю. И он отметелил и посадил на счетчик другого моего должника. Ну а тот не побоялся, сдал сына гор.

А что барыгой меня опер Волков сделал, так это только на руку всем. Ему бабульки капают, братве - дурь всегда под боком, мне - авторитет и жизнь безбедная. Да косячок всегда лишний в придачу. Никто не внакладе, какие проблемы?

Помилуют меня, без бэ, пусть Мамочка от злости сдохнет, но Волков обещал, что через год, если так работать и будем, меня он отпишет - на химию, а это уже воля. Вот она, рядом, Мамочка, не брызгай слюной, подавишься. А ради нее на многое можно глаза закрыть.

Эх, волюшка!.. Там-то уж я сам себе голова, никаким операм меня не достать. В первый-то раз, когда сцапали, аж на семнадцатой машине меня взяли я тогда автомобилями барыжил. Сам брал их, сам сбывал, ведомственные в основном, дорогие, падлы, с коврами, нутряк весь новый, бабки кавказцы за них отваливали дикие, они ж любят побогаче... Я уже тогда в ментовской форме работал, а что - подозрений никаких, лохи вокруг. Лейтенантом сначала был, потом до майора дошел, смехота.

ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ

Вот пришли и ноябрьские. Уходил я перед праздником одним из последних из Зоны, только у Львова горел еще свет.

За запреткой с сегодняшнего вечера дежурил усиленный наряд, а в самой Зоне в дни праздника следили за порядком сами активисты - так было принято. По расписанию праздника - просмотр парада по телевизору, а вечером в клубе фильм. Большего пока не заслужили.

А что я заслужил? Сейчас, с холода, сразу пойду в сарайку, наберу дров, растоплю баньку. Поправил я ее. Баня... О чем еще мечтать русскому человеку?

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Прав подстреленный майор - о чем мечтает вечно подмороженное тело русского человека, заиндевелая от невзгод душа, застуженная переворотами-протестами супротив вечно немилой власти?

Одна думка у русского - опостылевшая жизнь. А выгнать эту постылость можно только водкой да вот этой очищающей хотя бы тело процедурой - баней. Хлестался мой герой березовым веничком, напевая тихонечко "Протопи-ка мне баньку по-черному...". Песню эту услышал на дне рождения у приятеля, и запала, что-то скрывалось в ней, а что - не поймешь. О чем она? - думал правильный человек Медведев и все понимал, что же там выхрипывает этот Высоцкий. А узнать-услышать в себе созвучное тому, о чем бунтовал тот, боялся.

И не потому, что трус, а не хотел просто ворошить то потаенное, что скрывалось за внешней жизнью его страны, людей, что служили рядом с ним, жили рядом.

Была тайна, тайна этой могучей страны, в которой, не мучаясь совестью, правильно жил майор.

Но правильно ли жила сама эта страна?

Об этом нельзя было говорить, думать нельзя было - даже в бане, но от этого тайна страны не переставала существовать, она вырывалась в неосторожном слове зэка, в долгом взгляде начальника колонии, в истерике матерей зэковских и в книжках самиздата, что попадали к нему через замполита от политических.

Страна жила своей неведомой и постыдной во многом жизнью, она была нелюдимой, не любила она тех, кто жил в ней, и майор это знал, и этот хриплый, волчара, тоже это чувствовал, но он смог прокричать об этом, а другие - нет.

И не только потому, что боялись чего-то, да нет, боялись потерять то свое ощущение стабильности, то ощущение страны, что их защищала. От всего.

Майор привык, что страна, забирая, давала за то вечную защиту от третьей мировой войны, империализма, капитализма, влияния Запада, маоизма, буддизма и абстракционизма... И как это было хорошо, аж першило в горле от сладости защиты этой...