Валерий Козлов - Прогулки по лезвию

Утром бабка ушла пасти Вербу, а дед остался ухаживать за Натальей, кормить её бульоном из чьих-то мозгов. Он допил на кухне вчерашние остатки, появился, встал в дверях, как в раме, довольный, с папироской во рту.

- И вот, значится, - начал он, словно продолжая неоконченную историю, - у меня тоже есть кое-что драгоценное. Мильенов эдак на десять!

Наталья приподнялась на локте и больными несчастными глазами посмотрела на старика.

- Ты, девка, лежи, не трепыхайся.

Незя тебе. Ты слухай меня. Невестка у меня" чуть постарше тебя, годков на осемь. Короче, сопля зеленая. Востроносенькая. Фырь-фырь! - Дед покрутил бедрами. - Ну и внук потому востроносенький. У сына-то к тому времени кровь от алкоголя ослабела, потому внук и в её. И вот оне приезжают в июне, уже после похорон, и начинается. "Это мы вот туды поставим, это сюды переставим, а то вон туды перенесем". Короче, загнали нас с бабкой за печку, здесь все вверх дном, иконы временно туды, зеркало сюды... Расположились, живем. Потом начинается. "А что дом? А как дом?

А на кого?" Каженный день с бабкой выслушиваем, что все мы смертны, что ей, востроносенькой, ничегошеньки не надо, что она только о нем, востроносеньком, и печется. Ах, думаю, етическая ты сила! Выбрал момент, когда мы с ней вдвоем, как вот с тобой, и говорю: "Ты зачем, сопля зеленая, все здеся перевернула? Что ж ты, голова парфюмерная, со мной не советуешься?" Обиделась, сил нет...

На лице деда отразилась тихая радость, он поскреб бок и продолжал:

- Боишься, говорю, что дом другим отпишу? Так ежель ты каженное лето будешь все мне тут переворачивать, то и отпишу. Тому же Ваське. Или Максимке, хотя оне и не пишут, сучкины дети. Обиделась, ходит, не разговаривает, только задом - фырьфырь. А перед отъездом вдруг говорит: "Ошиблися вы во мне. Не надо мне никакого вашего дома, это ему, востроносенькому, дом нужен, а мне подарите на память вот эту картинку.

А больше мне ничего от вас..." Что, говорю, на искусства потянуло? Мы тебе и так "Зингера" отдали, серебро берлинское отдали, хватит, наверно?

А это, говорю, пусть висит где висит.

Я не для того под пулями бегал, чтобы потом все это раздаривать. А там, значится, так... Мельничка такая, водяная. Омуточек такой чудесный, ей-Богу, бери удочку и забрасывай.

Водичка живая, ивы живые, даже видать, как ветерок их висюльки покачивает, шум воды, ей-Бо, слышится.

Потому, говорю, зимой как завоет... - Дед повыл, изображая зимнюю вьюгу. Я на эту кроватку приляжу и смотрю на мой омуток, на мельничку, об лете думаю. И так хорошо мне делается, будто в раю...

- Где же картина? - спросила Наталья, осматривая стены избы.

- Отдал... Выпил на проводах, разжалился и отдал.

- Вот это да, - сказала Наталья и надолго задумалась.

На следующее утро она услышала такой разговор. Говорил дед:

- Че же ты, коза, совсем хозяйствовать разучилась? Че ж ты меня раньше срока в могилу-то пхаешь? А, коза?

Чиркнула спичка. Молчание.

- Ты че ж, все деньги на её сульфимизины истратила? Ты че мне мозгу-то крутишь? Дай, говорю, три тыщи всего, я у Огрызихи бутылку возьму, у меня ж именины!

- У тебя каженный день именины.

- Да не мне это, Господи. Дружки-то забидются!

- Хоть бы оне совсем от тебя отвернулись, алкаши чертовы.

- Ты это брось, на дружков-то!

Крыша потекет, погляжу, что запоешь. Первая к им побежишь! Дай денег, кому говорю!

- Нету.

- Ну две дай.

- Нету! Да тихо ты, старый черт.

Дед с бабкой осторожно вошли в комнату, Наталья притворилась, что спит.

- Хорошо, что спит-то, - сказала старуха.

- А чего ей, поправляется, - сказал дед.

- Глянь-ка, румянец совсем другой.

- А чего ей, молодуха...

- Молодая. - Бабка осторожно поправила одеяло. И Наталья "проснулась". Старуха тут же пошла за лекарствами, а старик поинтересовался:

- Как голова? Бо-бо или не бо-бо?

- Не бо-бо, - улыбнулась Наталья.

- Ну и лады! А у меня именины.

- Поздравляю, - сказала Наталья.

- Да че там, - махнул дед черной ладонью. - Разе ж это праздник. Вот День Победы - всем праздникам праздник! Да... - Он присел на стул, закурил и, мечтательно глядя на дым, приготовился к философствованиям.

- Дедушка, - тихо позвала Наталья.

- Ай-я?

- Подойдите, что я скажу.

- Лечу! - Старик, держа под собой стул, засеменил к кровати. - В чем дело-то?

- У меня в рюкзаке две пачки патронов шестнадцатого калибра. Я вам их дарю по случаю именин.

Дед смутился и сказал:

- Спасибо, дочка, уважила. Да только не надо мне их. Оне вам в спедиции пригодятся.