Я выслушал его с глубоким вниманием. Потом сказал:
— Господи, и вы молчали обо всем этом?
— Выходит, так.
— Но почему? Вера умерла, а вашему брату в любую минуту могут предъявить обвинение в убийстве. Какой смысл вам спасать Пейстона — ведь вы его терпеть не можете.
— Да тут есть еще одна загвоздка.— Красивое лицо Берти залилось краской; он выпрямился, непроизвольно расправил плечи.— Год назад Роналд ссудил мне кругленькую сумму. Мне надо было уплатить один должок, и я не хотел, чтобы старина Эл знал об этом. Если Роналда упрячут, этот должок сразу всплывет и с меня потребуют уплаты. Конечно, если дело примет худой для Элвина оборот, я вынужден буду дать показания. Сам не знаю, почему я рассказываю это именно вам, а не кому другому. Но мне сдается, что теперь вы не будете судить так строго, как…
— Как Элвин?— подсказал я.
— Как судите о других вещах,— сказал он с озорной улыбкой, очень похожей на братнину.
— Таких, как попытка соблазнить мою жену?
— Когда вы не цепляетесь за условности, в вас много человеческого.
— И вы ожидаете, что я всему этому поверю?
— Я допускаю, что это было бы слишком наивно.
— В вашем рассказе столько немотивированного, что я склонен поверить. Но объясните мне, что могло бы побудить Роналда убить свою жену?
— На вид он лощеный джентльмен, но если заглянуть в его душу — жутко мстительный тип. Не стану, конечно, уверять, что он ревнив, как восточный человек, и убил свою жену за измену, но это не исключено. Я мог бы многое рассказать вам о Ронал-де, но не стану. Думаю, он увидел тут превосходную возможность отыграться за все на Эле. Братец изводил его как мог, выставлял посмешищем, к тому же для всего графства и деревни Эл по-прежнему остается сквайром. Это бесило Роналда. В океане он был крупной акулой, а в нашем деревенском пруду оказался мелким пескаришкой. Вот почему он пустил в ход деньги, скупая все подряд. Он пытался укрепить свое влияние.
— И поэтому швырнул в окно таверны гранату и подпалил собственные стога?
— Не прикидывайтесь идиотом. Все делалось для того, чтобы подвести старину Эла под монастырь. Он, дескать, большой шутник, начинает с забавных проделок, а потом срывается с цепи и творит черт-те что, а в конце отравляет бедную Веру. Именно такое впечатление стремился создать Роналд. И надо признать, он дьявольски умен: вся эта затея с отравлением, по-моему, вполне в духе Эла.
— Вы хотели сказать, вся эта затея с опрыскиванием духами? Ну уж эта блистательная идея, бесспорно, принадлежит Элвину, а воспользовался ли ею Роналд, чтобы отравить свою жену, это другой вопрос.
— Ничего подобного, старина. Эту идею подсказал моему брату Роналд, что бы он сейчас ни говорил.
— Об этом вам сказал сам Элвин?
— Кто же еще?
— Это нельзя считать объективным свидетельством.
— Я верю своему брату,— упрямо заявил Берти.
— Это очень трогательно — видеть, как вы поддерживаете друг друга в трудную минуту,— сухо произнес я.
— Перестаньте шпынять меня.— Берти говорил тоном обиженного мальчика. Очень для него характерно, что он не помнит о своих посягательствах на Коринну и Дженни — или не придает им значения — и возмущается любым проявлением недружелюбия с моей стороны. Отец его баловал, женщины слепо подчинялись его воле, даже Элвин по-своему, с обычной своей суетливостью, пытался защитить Берти от последствий его же собственных возмутительных выходок. Не удивительно, что при всеобщем попустительстве и привычке потакать своим прихотям Берти утратил чувство реальности. Типичный экстраверт, он судит о реальной жизни исходя из потребностей, впечатлений и усвоенных привычек.
Казалось, все уже сказано, но Берти не собирался уходить. Я предложил ему выпить, и, к моему удивлению, он согласился. Я зашел в дом. Выйдя с бутылками и бокалами на подносе, я увидел, что он стоит у центральной клумбы и, нагнувшись, нюхает розу.
Вдруг он отшатнулся, на его лице было то же самое выражение, с которым Элвин смотрел на Веру, когда она наклонила свою прелестную головку, чтобы вдохнуть аромат его бутоньерки. Потом он стал отмахиваться от чего-то невидимого. Зрелище было невеселое.
— В этом розане сидела пчела, черт бы ее побрал!— объяснил он, когда я подошел.— Терпеть не могу пчел!
Ну что ж, подумал я, был некогда доблестный фельдмаршал, который побаивался кошек. Что-то настойчиво стучалось в дверцы моего ума, но я не успел понять, что именно,— в сад вышла Дженни в сопровождении Коринны и Сэма.
Читать дальше