Жорж Сименон - Похороны месье Буве

— То есть?

— Исчез. От него больше не было никаких известий. Отец послал своего счетовода в Париж, чтобы хоть что-то разузнать, но тому не удалось найти никаких следов Гастона. Его последний адрес был в отеле на улице Принца, где он жил с какой-то девушкой, имя которой я забыла.

— А эта девушка?

— Тоже исчезла. Быть может, у вас в архивах сохранились следы тогдашних поисков. Ведь отец и сам приезжал в Париж. Вопреки нашему с мамой ожиданию, он вовсе не разгневался и с каждым днем, почти с каждым часом, все больше впадал в уныние.

Первое, о чем мы подумали, что Гастон уплыл по морю, и искали его во всех портах.

На факультете права мы узнали, что он уже год не посещал занятий и потерял связь со всеми товарищами.

— Значит, вы ничего не знаете о том, что он делал в Париже в тот последний год?

— Ничего. Я была тогда невестой и занималась своими делами. Больше всего меня поразило то, как был сломлен отец. Он продолжал жить, как жил всегда, строго следуя распорядку, им самим раз навсегда заведенному, но выглядел, как тень. Хотя делал те же дела, говорил те же слова. Позже мы узнали от его счетовода, что он велел разослать в газеты, причем не только французские, но и зарубежные, такое объявление:

«Гастону Л. — Вернись. — Ни малейшего упрека. — Гарантирую полную свободу. — Дезире».

Всегда думали, что мать, которой уже давно болела, умрет первой. Еще до моего рождения у нее было хрупкое здоровье. А она дожила до девяноста одного года, мэтр Гишар еще застал ее, она умерла в моей парижской квартире на площади Вогезов.

Отец же внезапно умер через полтора года после бегства Гастона, и дела на фабриках пошли из рук вон плохо, пока дело не возглавил мой муж.

— Если я правильно понял, последний раз ваш брат приезжал в Рубэ…

— В июле тысяча восемьсот девяносто седьмого года, я успела это уточнить. Помню, была такая же лучезарная погода, что и сегодня.

— Как вам показалось, он тогда уже задумал бежать?

— К несчастью, я не приглядывалась к нему. На другой день я уезжала в Туке, где мы обычно проводили лето и куда вскоре должен был приехать мой жених. Задним числом я чувствую себя виноватой. Но это было самое обычное его краткое появление, с обедом в полном молчании, ибо отец всегда держался мрачнее в присутствии сына.

— Не думаете ли вы, что между ними произошло какое-то объяснение?

— Готова поклясться, что нет. Это было бы не в духе ни того, ни другого.

— Вы уже оценили ситуацию с юридической точки зрения, мэтр Гишар?

— Я успел только вскользь переговорить об этом с моей клиенткой и другом, и она, позвольте мне сказать это от ее имени, не хотела бы, чтобы смысл ее визита был истолкован превратно. Газеты говорили о некоей миссис Марш и ее дочери, которая, стало быть, приходится дочерью… Гастону Ламбло.

Как ни странно, все произносили это имя с некоторым колебанием, не зная, что предпочесть: Марш, Ламбло или Буве, и как будто испытывая неловкость, оттого что приходится отбросить то последнее имя, под которым умер жилец мадам Жанны. Ведь он сам его выбрал, как выбрал по собственной воле образ жизни, а значит, и смерти.

— Миссис Марш приходила ко мне со своим адвокатом, — сказал начальник полиции.

— Я это тоже прочитал в газете. Юридически ее позиция уязвима.

— А сегодня утром у меня также побывал компаньон Сэмюэла Марша — под этим именем он основал прииски в Уаги. — Он повернулся к мадам Лэр: — Знаете ли вы, что ваш брат, кажется, оставил довольно значительное состояние?

— Могу вас уверить, что это меня совершенно не заботит.

— Помимо девятисот франков и нескольких золотых монет, найденных у него под матрасом…

Это заставило ее улыбнуться, и в ее улыбке промелькнула нежность. Она была единственной из всех троих, кто мог за фигурой старого Буве, много лет прожившего на набережной Турнель, увидеть мальчишку, потом юношу, каким он остался в ее памяти.

— Именно это удивляет меня больше всего и, если бы не шрам, заставило бы меня засомневаться, — сказала она.

— Золотые монеты?

— В матрасе! Это так мало похоже на Гастона!

— Не считая этого маленького богатства, он был состоятелен, очень состоятелен, если судить по тем данным, которые я только что получил из бельгийского банка. Он был практически единственным владельцем приисков в Уаги, которые оцениваются более чем в сто миллионов бельгийских франков.

— Тогда я начинаю понимать его!

— Что вы хотите сказать?

— Что, располагая таким состоянием, он имел еще и маленькую кубышку золотых монет, спал на них и время от времени брал по штучке для повседневных нужд. Вы не понимаете?