Жорж Сименон: Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа

Все это создавало вокруг них какую-то странную пелену. Еще ничего не изменилось в доме, все вещи, запахи были на своем месте, и даже солнечное пятно, как обычно в это время, маячило на белой стене, но голоса, движения стали неуловимо другими. Эли принялся собирать свои книги и тетради, чтобы можно было накрыть на стол.

— Вы куда, мсье Эли?

— Отнесу все это наверх.

Из коридора он как будто услышал, как мадам Ланж вполголоса говорит своей дочери:

— Он ревнует.

Когда он спустился, клеенка была уже накрыта скатертью в красную клетку, и Луиза раскладывала столовые приборы. Станет ли она однажды похожа на свою мать? Она была такая же худая, ростом чуть повыше, у нее были те же светлые волосы и глаза тускло-серого цвета.

Но вместо решимости, читавшейся на лице мадам Ланж, ее черты выражали скрытую меланхолию, и даже когда она улыбалась, то делала это наполовину, к тому же достаточно редко, словно боялась привлечь к себе несчастье.

Дважды за свое детство она была на несколько месяцев прикована к постели какой-то костной болезнью и долгие годы носила корсет с металлическими пластинами.

Врачи утверждали, что она выздоровела и рецидива быть не может. Возможно, она им не верила?

Эли считал ее красивой. Никогда раньше ему не доводилось видеть существо со столь тонкой и нежной кожей, которое создавало бы такое ощущение хрупкости. Он не ухаживал за ней. Подобная мысль даже не приходила ему в голову. Но хотя он достаточно спокойно относился к своим сестрам, мысль о том, что Луиза была ему как сестра, наполняла его тихой радостью.

В полдень, когда мадемуазель Лола и Стан отсутствовали, было принято обедать на кухне, чтобы не разжигать огонь в столовой и не бегать взад-вперед с тарелками и блюдами. Для Эли это было самое любимое время. За каждым закрепилось свое место за столом: Луиза садилась напротив него, мадам Ланж — спиной к печке. Он брал из шкафа свою жестяную коробку, снимал с крючка принадлежавшую ему маленькую сковородку, поджаривал яйцо, раскладывал на столе свой хлеб и маргарин.

— У себя дома вы тоже не ели мяса?

— Другие ели.

— В каком возрасте вы перестали его есть?

— В шестнадцать лет.

Это было правдой. Он тогда сильно увлекся мистицизмом и трепетно относился ко всему живому.

— Только бы он не оказался слишком требовательным.

Она снова думала о новом постояльце, ощущая легкое беспокойство, поскольку не смогла устоять перед искушением и теперь чувствовала себя неловко, понимая, что все остальные будут рассматривать ее решение как предательство.

— Похоже, он из хорошей семьи. Вы правда не хотите тарелочку супа, мсье Эли?

— Спасибо, мадам.

— Мама, сколько раз ты будешь задавать ему этот вопрос?

— Я не понимаю, как можно быть таким гордым.

Она искала ссоры, как раз потому, что ее совесть была неспокойна. Ей случалось ссориться с Эли, который тогда уходил из кухни, хлопнув дверью, поднимался наверх и запирался в своей комнате. Однажды он даже разбил вдребезги одну из кафельных плиток.

Через час или два мадам Ланж успокаивалась и начинала испытывать угрызения совести.

После обеда они снова оставались в доме одни. В конце концов она поднималась на цыпочках до антресолей [1] Верхний полуэтаж дома. ( Здесь и далее примеч. пер. ) , склоняла голову и прислушивалась.

— Господин Эли! — звала она вполголоса.

Он делал вид, что не слышит, и тогда она стучала в дверь. Не вставая с места, он спрашивал:

— В чем дело?

— Я могу войти?

В такие дни он запирал дверь на ключ. Он сердился на нее.

— Я занят. Говорите через дверь.

Ей было хорошо известно, что иногда с ним случались приступы ярости, как у ребенка. Он кидался на кровать и кусал подушку, не рыдая, но бормоча слова, похожие на угрозы. Когда он наконец соглашался спуститься вниз, его лицо было отекшим, а глаза еще более выпуклыми, чем обычно, словно собирались вылезти из орбит.

Когда он только появился в доме три года назад, она сказала своей дочери:

— Следи за собой, не смотри на него слишком пристально. Он такой некрасивый! Вдруг догадается, о чем ты думаешь.

Теперь она этого даже не замечала. И ей в голову больше не приходила мысль сравнивать его с жабой.

— Знаешь, Луиза, новенький не говорит по-французски! Должно быть, он приехал вчера или позавчера и кто-то сказал ему, что у нас сдается комната.

Она снова возвращалась к этой теме, более обеспокоенная, чем хотела бы казаться.

— До сих пор все было нормально. Поначалу всегда составляешь себе неверное представление, потому что еще не знаешь людей. Когда вселился мсье Ленижевский, шесть лет назад, я думала, что не смогу его вынести и неделю. Помню, как на второй день я сказала ему, что он слишком громко хлопает дверями и может их сломать. А он ответил мне: «Если сломаю — оплачу!» Я была в шоке. И, тем не менее, он остался здесь на четыре года, а его мать не поленилась приехать, чтобы поблагодарить меня.