Дик Фрэнсис: Двойная осторожность

— Мой список на понедельник! — сказал я, вручая его Луизе.

Она с пренебрежением проглядела его.

— Мартин тоже заказал осциллоскопы на третий урок. В школе не хватало осциллоскопов, и это было поводом для постоянных трений.

— Ну хоть сколько-нибудь! — сказал я.

— Двух вам хватит?

Я сказал, что, наверно, хватит, улыбнулся ей, пожелал хорошей погоды для работы в саду и отправился домой.

Ехал я медленно, и на меня постепенно наваливалась свинцовая покорность судьбе, как всегда бывало на обратном пути. Между нами с Сарой не оставалось ни радости, ни пылкой любви. Восемь лет семейной жизни — и ничего, кроме нарастающей скуки.

Мы не могли иметь детей. Сара надеялась родить ребенка, мечтала об этом, жаждала этого. Мы побывали у всех мыслимых и немыслимых специалистов, Саре сделали бесчисленное множество уколов, она выпила горы пилюль и прошла через две операции. Мое разочарование было переносимым, хотя от того не менее глубоким. Ее же горе оказалось трудноизлечимым и постепенно переросло в непрерывную депрессию, из которой ее не могло вывести ничто на свете.

Врачи утешали нас, говоря, что многие бездетные браки бывают тем не менее вполне удачными и общее несчастье сплачивает супругов, но с нами вышло наоборот. Там, где некогда была любовь, теперь осталась лишь любезность; мечты о будущем и смех сменились тоскливой безнадежностью, слезы и душевные муки — молчанием.

Ей нужны были дети. Меня ей было мало. Мне пришлось признаться себе в том, что для нее главным было материнство, что брак был лишь средством, и на моем месте мог бы оказаться любой другой мужчина. Время от времени я уныло спрашивал себя, долго ли она оставалась бы со мной, если бы оказалось, что бесплоден я, а не она. Но задаваться подобными вопросами было бессмысленно, так же, как и гадать, были ли бы мы счастливы, если бы мечты Сары сбылись.

Осмелюсь сказать, наш брак был похож на многие другие. Мы никогда не ссорились. Спорили очень редко. Нам просто было все равно. И при мысли, что так придется провести всю оставшуюся жизнь, становилось тоскливо.

И это возвращение домой было похоже на тысячи других. Я припарковал машину перед запертыми дверьми гаража и вошел в дом, неся в руках винтовку и пачку тетрадей. Сара, как обычно, была дома — работала неполный день секретаршей в приемной зубного врача. Она сидела на диване в гостиной и читала журнал.

— Привет, — сказал я.

— Привет. Как прошел день?

— Нормально.

Она не оторвалась от журнала. Я не поцеловал ее. Быть может, для нас обоих это было все же лучше полного одиночества, но не намного.

— На ужин ветчина, — сказала она. — И капустный салат. Устроит?

— Замечательно!

Она продолжала читать. Стройная светловолосая, все такая же прелестная, если бы не ставшее привычным обиженное выражение лица. Я уже привык к этому, но временами испытывал приливы невыразимой тоски по смешливой девчонке прежних дней. Временами я спрашивал себя, замечает ли она, что я тоже утратил прежнюю веселость. Хотя я иногда по-прежнему ощущал в глубине души бурлящий смех, погребенный под пластами скуки.

В тот вечер я еще раз попытался развеять наше общее уныние (надо заметить, со временем я делал это все реже и реже).

— Слушай, а давай бросим все и выберемся куда-нибудь пообедать! Хотя бы к Флорестану. Там танцы.

Она даже не подняла глаз.

— Не говори глупостей.

— Ну давай сходим!

— Не хочется… — Пауза. — Я лучше телевизор посмотрю. — Она перевернула страницу и безразличным тоном добавила:

— А потом, у Флорестана все слишком дорого. Мы не можем себе этого позволить.

— Да нет, почему! Если только это доставит тебе удовольствие…

— Не доставит.

— Ну ладно, — вздохнул я. — Пойду тогда займусь тетрадками.

Она чуть заметно кивнула.

— Ужин в семь.

— Хорошо, — сказал я и повернулся, чтобы уйти.

— Да, тебе письмо от Вильяма, — сказала она скучным голосом. — Я его отнесла наверх.

— Да? Спасибо.

Она продолжала читать, а я отнес свои вещи в самую маленькую из трех наших спален, служившую мне кабинетом. Агент по продаже, показывавший нам дом, радостно сообщил, что «эта комната как раз подходит для детской!», и едва не лишился покупателей. Я объявил эту комнату своей и постарался сделать ее как можно более мужественной, но все же чувствовал, что Саре все время казалось, будто в этой комнате витает дух нерожденного ребенка. Она туда редко заходила. То, что она положила письмо от моего брата ко мне на стол, был случай не совсем обычный. В письме говорилось: