Фрэнк Грубер - Монахи-молчальники

Танкред развернулся, чтобы закрыть дверь.

— Вы брат Амбросий?

— Я был братом Амбросием.

Танкред прошел вперед и остановился в нескольких футах от того, кто был когда-то братом Амбросием, начав в него вглядываться. Тощий мужчина слегка улыбнулся:

— Да, капитан, однажды я был братом-молчальником.

— Как звали аббата, который тогда возглавлял монастырь?

— О да, вы осторожны. Хотите проверить меня? Очень хорошо. Его звали отцом Селестином. Принятое имя, конечно. Все монахи принимают имена святых, когда удаляются в монастырь. И я тоже так сделал.

— Еще один вопрос. Что произошло днем после той ночи, которую, по вашим словам, мы провели вместе в монастыре?

Мужчина, бывший когда-то братом Амбросием, ни на секунду не смешался.

— Пришли немцы. Убили восьмерых братьев. Отца Селестина оставили умирать, но он оправился.

— И где были вы, когда пришли немцы?

— Я знал, что вы зададите этот вопрос. Я работал в поле, да, в пять утра. Услышал стрельбу и… — Он содрогнулся. — Вот тогда-то я понял, что в святые не гожусь. Я убежал, мистер Танкред. Бежал так, словно за мной черти гнались.

— С тех пор все так и бегаете?

— Почему я должен бегать? Я сбежал один раз. Этого достаточно.

Танкред уселся, не сводя глаз с человека, назвавшего себя Л’Эстранжем.

— Вы написали мне письмо.

— Хотите сразу взять быка за рога? — Смуглолицый слегка скривился. — Эта ваша американская идиома не очень-то подходит. Добраться до сути — наверное, так было бы правильнее сказать. Очень хорошо! Перехожу к сути дела. Вы здесь, чтобы повидать отца Селестина. Полагаю, он не очень лестно отозвался обо мне? — Мгновение Л’Эстранж подождал ответа, но, когда Танкред отмолчался, продолжил: — Монастырь очень старый. Он уже был старым до того, как трапписты забрали его почти триста лет назад. Я провел в монастыре шесть лет. Одна из причин, почему я не стал хорошим монахом, — приступы любопытства, которое я никогда не мог удовлетворить. Например, я изучал древние реликвии этого монастыря. Они были весьма любопытны… и интересны. Вы говорили о них с отцом Селестином?

— Нет.

— Но вы знаете, что там находятся реликвии?

— Нет, не имею ни малейшего понятия.

— Вы же ученый, капитан. Я прочел вашу книгу. Она явственно выказывает ваше глубокое знание древней истории и древних преданий. Такое приобретается не за короткий период, а с годами. У вас на изучение ушло немало лет.

— Попали в точку.

— Вы были совсем молодым, когда мы встретились.

— Мне стукнуло тогда двадцать четыре года.

— И уже капитан. — Л’Эстранж кивнул. — Возможно, этому способствовала ваша учеба?

— Вы куда-то клоните. И полагаю, конечно, скажете, куда именно, если я буду слушать достаточно долго. Но у меня сегодня вечером свидание…

— Я не стану ходить вокруг да около, капитан Танкред. Из монастыря исчезли кое-какие реликвии. Они пропали приблизительно во время вашего пребывания там.

— И вы пытаетесь их вернуть? На благо монастыря Святого Ипполита?

— Скажем так: пытаюсь их найти. И не во имя чьего-либо блага. Ну, разве что вашего.

— Моего?

— Реликвии, о которых я веду речь, представляют собой лишь внутреннюю ценность. Они не сделаны из золота. Стоимость их невелика… они представляют ценность разве что для ордена. Церковь могла бы заплатить за них существенную сумму. Я знаю, что она готова заплатить. Вот почему я здесь и веду с вами беседу. Как изучающий историю, вы думали, что реликвии для вас представляют ценность, но сейчас уже наверняка убедились, что это далеко не так. Они значимы только как святые реликвии. Я готов заплатить вам пятьдесят тысяч долларов.

— Это хорошая сумма, мистер Л’Эстранж.

— Полагаю, что да.

— И если бы я имел их… эти реликвии, я, возможно, поддался бы искушению продать их вам. К несчастью, у меня их нет. Я оставил монастырь тем утром в июне 1944-го точно с теми же вещами, с какими туда и прибыл. Я ничего не взял у братьев. Даже клочка бумаги.

Л’Эстранж надул губы.

— Сдается, вы не случайно упомянули клочок бумаги. Это и есть то, что представляли собой реликвии. Листы бумаги.

— Поймите, Л’Эстранж, или брат Амбросий. Я буду краток. Я ничего не взял из монастыря. Но если вы действительно были там в то время, то знаете, что, после того как я ушел, немцы разгромили и сожгли монастырь. Если пропали какие-то листки бумаги, то более чем вероятно, что они сгорели.

— Я размышлял над этим и отверг такую возможность. Давайте допустим, что немцы обыскали весь монастырь и забрали все, что, по их мнению, представляло хоть какую-то ценность. К несчастью, патруль попал в засаду группы партизан через час после того, как покинул монастырь. Все, кто были в этом патруле, погибли. И ничего не было найдено на их телах… ничего, если говорить о листках бумаги, о которых я сейчас веду речь.