Олег Рой - Тайный шифр художника

Вика ненадолго задумалась, а потом, видимо, что-то вспомнив, кивнула:

– Да, вы знаете, это похоже на правду… Но извините, я вас перебила. Рассказывайте дальше, пожалуйста.

– Между Ильзой и местным гауптштурмфюрером вспыхнула такая страсть, что в преисподней могли бы позавидовать, – продолжал отец Тихон, подбрасывая щепок в самовар. – Очень им нравилось вдвоем беззащитных истязать… Но бесовской этот шабаш продолжался недолго. Кох обо всем узнал и сумел организовать себе что-то вроде инспекции. Примчался сюда и начал наводить порядок уже по-своему. Заключенных всех расстреляли, лагерную охрану расформировали и перевели в другие места, а женушку свою кровавую он с собой забрал. И, кстати, напрасно. Через год его в каких-то финансовых махинациях обвинили – очень может быть, что Ильза же на него и донесла, – но как-то обошлось. А уж в сорок третьем судили за убийство, причем ее тоже привлекли – как соучастницу. Но оправдали. А его повесили. Ну потом и ее арестовали, приговорили к пожизненному, и уже в шестидесятые, кажется, она повесилась в камере.

– Какой кошмар… – Вика с болью и ужасом глядела на развалины монастыря, словно видела сквозь время все события, происходившие тут полвека назад. – И никого из заключенных не сумели спасти?

– Выжил только один, – отвечал отец Тихон. – Моряк как раз из того балтийского десанта. Здоровый был детина, крепкий очень. Ему чудом удалось сбежать и добраться до Тихвина, а там местные жители, рискуя собственной жизнью, его спрятали и выходили. Едва он поправился, сразу снова на фронт попросился, так что еще и повоевать успел. После войны целину подымал, там и женился. А когда жена у него умерла, решил здесь доживать – приехал в середине восьмидесятых с поисковиками, на перезахоронение останков, да так и остался в монастыре, послушание принял. Умер полгода назад, осенью. Как он сам говорил, в годовщину того десанта. В миру его Иваном Калымовым звали, а в схиме стал он отцом Василием. Он единственный тогда уцелел из всех… И нам все и рассказал, и показал.

Отец Тихон молчал так долго, что я уж было решил, что история завершена. Но, помрачнев, он добавил:

– Осталась тут от фрау Абажур одна… тьфу… реликвия, прямо и не знаем, что с ней делать…

Документы? Фотографии? Уж больно слово… специфическое. И выражение лица у отца Тихона было такое, как будто он увидел какую-то немыслимую, неописуемую мерзость. Я терялся в догадках.

– В каком смысле «реликвия»?

– Идемте, покажу, – мрачно предложил он.

Я не очень понял, как и куда мы шли. Наверное, в любом монастыре есть какие-то скрытые каморки, закоулки, тайники. Место, куда привел нас отец Тихон, не было тайником в строгом смысле этого слова. Скорее, затвором. Маленькая, шаг на два, ниша, открытая с узкого конца. Тупичок.

В глубине ниши перед небольшой иконой теплилась лампадка. Ниже, на невысоком столике (или это была табуретка?) стояла лампа.

Приглядевшись, я охнул.

«Ногой» в лампе была человеческая кость, кажется, она называется большая берцовая. Даже я, сугубо далекий от медицины, не мог ее не узнать. Опорой служило округлое утолщение кости – часть тазобедренного сустава. Из-под потемневшего от времени и лампадной копоти абажура, обтянутого чем-то вроде пергамента, свисала странная «цепочка», изначально, видимо, игравшая роль выключателя. Звеньями «цепочки» служили – если бы не ламповая «нога», я бы не догадался – маленькие косточки, похожие на те, что в куриных крылышках. Только короче. Концевые фаланги человеческих пальцев – ничем другим эти косточки быть не могли.

– Страшная вещь, – сдавленным голосом проговорил отец Тихон. – Раньше возле нее и минуты невозможно было простоять, душа кричала от ужаса. Повесили икону, лампадку – вроде как поминание невинно убиенного, ну и молимся, конечно, ежедневно об упокоении погубленной души. Сейчас вроде полегче стало. Упокоивается постепенно душа замученная. Только имени не знаем. Наверное, похоронить это… эту штуку надо… Да нужно, чтобы архимандрит на то благословил, а все как-то не складывается…

Вика, едва увидев жуткую лампу, вскрикнула, закрыла лицо руками и поспешно отвернулась. Я же, напротив, не мог отвести взгляда от ужасного предмета. И постепенно рассмотрел, что для придания абажуру формы использованы четыре ребра, а то, что я сначала принял за пергамент…

– Это ведь человеческая кожа, да?

– Да, – дрогнувшим голосом подтвердил отец Тихон. – Говорят, это было совместное произведение Ильзы и ее здешнего… в общем, гауптштурмфюрера, под чьим началом зондеркоманда была.