Олег Рой - Тайный шифр художника

Пока автобус, пыхтя и отдуваясь от натуги, отчаливал от автовокзала, старушка уже успела выспросить, кто мы и откуда, а узнав, где мы остановились, рассказала, что в юности тоже жила в том самом доме, где теперь располагалась наша «Октябрьская». Тогда это была никакая не гостиница, а государственное общежитие пролетариата, и в каждой комнатушечке ютилось по десять-пятнадцать беспризорников и прочих «нуждающихся», а «удобства», если можно так выразиться, и вовсе располагались во дворе.

Ехали мы четыре с лишком часа вместо положенных по расписанию трех, и все это время старушка развлекала нас с Викой рассказами о своей жизни, а мы с интересом слушали. Ее судьба казалась и типичной, и одновременно удивительной. Чего стоило одно «путешествие» на санях за перегруженной полуторкой по покрытому водой подтаявшему ладожскому льду из блокадного Ленинграда в обетованный Тихвин!

– Я, деточки, после войны лет десять самолетов боялась, – делилась попутчица. – Как в небе зажужжит, я мигом куда-нибудь прятаться. Однажды вовсе под молочной бочкой укрылась – какая ни есть, а защита. Народ за молочком с бидончиками стоял, а тут сверху загудело, – я и шасть под машину! Бидончик мой гремит, крышка соскочила, катится, подпрыгивает. И вся очередь на меня обернулась. Ну, я вылезла, отряхнулась, кто-то мне крышку от бидончика подает – а мне так стыдно, так стыдно!.. Но никто не смеялся – понимали…

Между делом жизнерадостная бабуся выдала нам подробнейшие указания насчет местоположения монастыря и как до него добраться.

– От монастыря там, правда, одно название – храм-то без куполов стоит, все заброшено, все осыпается… Кое-как Красное крылечко справили. Сейчас там как раз крышу ладят, золоченый купол с Москвы привезли. Наши-то уже два раза спереть хотели, думали, он и правда из золота.

– Красное крылечко? – не поняла Вика.

– Церквушка Божьей Матери такая, на Крылечке, – пояснила бабушка. – Ее ни с чем не спутаешь, крылечко там – ну чисто как в тереме на картинке. Раньше там икона наша знаменитая, чудотворная, матушки-Богородицы, была, да немчура сперла, когда их с Тихвина наши поганой метлой гнали… – Старушка, перекрестившись, вздохнула. – Сколько народу-то полегло, а иных прямо в овраге постреляли. Немцы в монастыре хотели концлагерь сделать, да что-то не сложилось. То ли наши их быстро вытурили, то ли они промеж собой чего-то не поделили…

– Но монастырь сейчас действует? – уточнил я. – Монахи там живут?

– Живут, только монахов-то тех полторы калеки, – отвечала наша собеседница. – То ли четверо, то ли пятеро. А Владычица наша, говорят, от безбожия за океан ушла. Но есть там один монах, прибился невесть откуда, так он список с образа написал, один в один. Дал, видать, ему Боженька свое благословение… А вы в монастырь, значит, едете? Хорошее дело… Я укажу, где вам сойти.

Инструкции нашей словоохотливой попутчицы оказались точны, как аптечный рецепт. Не прошло и получаса после того, как мы, измученные долгой дорогой, наконец вывалились из автобуса и размяли затекшие ноги, как уже стояли с задранными головами у того самого крылечка, глядя на крытую тесом крышу церквушки. И почти сразу заметили там высокого худого монаха. Он проверял кровельные доски, постукивая по ним. Какая-то из досок ему чем-то не понравилась. Монах одним движением отодрал ее и, вероятно, собираясь сбросить на землю, взглянул вниз.

– Чего рты разинули? – недружелюбно крикнул он. – Не видите, ремонт? Не ровен час, что-нибудь свалится, зашибет ведь!

– Простите, – извинились мы, на всякий случай попятившись. – Вы, случаем, не подскажете, как нам отца Тихона найти?

– Ишь ты, «отец»! – усмехнулся монах. – Не дорос еще Тихон до отца, рылом не вышел… Вы стойте там, где стоите. Я доску сейчас скину, а там спущусь.

– Интересно, чем ему Тихий так не угодил? – шепнул я Вике. – Так неласково о нем отзывается, будто они кровные враги. Не по-божески как-то…

– Я тоже думала, что монахи – люди смиренные, – согласилась Вика, не скрывая недоумения. – А этот какой-то ядовитый. Такому палец в рот не клади.

– Тихо, вон он идет, – шепнул я.

Впрочем, «идет» – это было не совсем то слово: монах с удивительным проворством, прямо как настоящий Тарзан, скатился по лесам, на мгновение исчез в еще не покрытом крышей притворе, почти тут же появился в дверях храма и не менее резво скатился по ступеням. Для человека его лет – а ему явно уже перевалило за полтинник – он был удивительно проворен, ловок и энергичен.