Сэм Льювеллин - Тросовый талреп

— Да.

— Ты ездил на прошлой неделе в Камас-Билэч и украл бочку из сарая.

— Этого я не делал.

— Там на эллинге осталась краска от твоего судна.

— Чепуха. Я был в Блэкпуле. Судном мог воспользоваться кто угодно.

В его словах была логика. Я спросил:

— Почему ты сбросил Эвана Бучэна в рыбий садок?

— Потому что я его ненавидел, — сказал Дональд. — Он был слишком любопытным жалким ублюдком. Как и его американская баба. Да и ты тоже. — Он ухмыльнулся. — Но ты здесь чужак, малыш. За тобой присматривают. За тобой и за американской бабой.

Я легонько стукнул ногой по дросселю. Он завопил от боли. Я вспотел, сердце у меня бешено колотилось.

— Кто присматривает? — спросил я.

Теперь на его лодыжку давила порядочная тяжесть «лендровера». Он огрызнулся:

Ты можешь мне все кости переломать. Но есть люди, которые делают куда похлеще.

— Вроде мистера Мансини, да?

— Это ты сказал, а не я.

Мне бы следовало проехаться по нему. Но я не мог. Я двинул «лендровер» на три фута вперед. Он сел, потирая свои лодыжки.

— Ты так докатишься туда, куда попал Барлини, — сказал я и погнал машину к причальной платформе.

Это был тот тип человека, который без колебаний прибегает к насилию, и потому насилие торжествует над ним самим. Крутой мужик.

Но испуганный крутой мужик. Не убийца, нет.

Далеко в открытом море сухогруз «Мариус Б» приближался к горизонту. День был теплым и влажным, но меня стало знобить. Если тот, кто бросил меня в рыбий садок прошлой ночью, был не Дональдом, то кто же тогда там был? «Глубокая вода, — подумал я. — Полная акул. И по крайней мере одна из этих акул присматривает за мной, и ее глаза — это холодные глаза Курта Мансини».

Я поплыл вдоль побережья, к дому Проспера. Мне нужно было на кого-то положиться.

Его дом представлял собой Дэнмерри в миниатюре, — зубчатые стены, всяческие башенки. И лососи в холле в стеклянных ящиках. Горло у меня болело все сильнее. Проспер выглядел встревоженным, он дал мне выпить большой бокал солодового виски. А потом спросил:

— Есть какие-нибудь успехи?

Я изложил ему всю ситуацию с бочками.

— Гарри, — сказал он, — почему ты не сообщаешь в полицию?

— Тогда получилось бы, что Эван умер разоренным. Если кому-нибудь захочется доказать, что он хранил мины, страховку не выплатят.

Проспер внимательно смотрел на меня своими большими, слегка навыкате глазами, а потом опустил их вниз.

— Это все пустой звук, — сказал он. — Позвони в полицию.

— А Фиона? — спросил я.

— Фиона? — Он жестко посмотрел на меня. — Ну и что же с Фионой?

— Если я позвоню в полицию, ей придется продать Кинлочбиэг.

— Ну и что? — спросил Проспер.

— Я должен избавить ее от этой необходимости.

— О Господи! — сказал Проспер. Его лицо расплылось в улыбке размером с ломтик дыни, и он потянулся за бутылкой виски. — Она все-таки зацепила тебя. Парень, ты обречен. А я-то думал, что этим летом дело для нас пахнет либо смертью, либо славой.

— Смертью, — сказал я. — Никакой особенной славы.

— Но все-таки ты приехал сюда, — сказал он, — стало быть, мы с тобой можем посоревноваться. До начала «Трех Бенов» осталось целых две недели. Совсем недурно было бы позвонить в полицию, немножко подзаняться яхтным спортом, как бы не попасть в беду. Правильно?

Я сидел с ним за столом, кивал и размышлял о крахе моих планов насчет летних гонок.

— Правильно, — согласился я.

Он вздохнул:

— Но тебе же мешает все это.

Я еще раз кивнул и сказал:

— Мне ничто не мешает участвовать в регате. И я ее выиграю.

Он улыбнулся, этакой циничной просперовской улыбочкой. Я поднялся, чтобы уходить. Он положил мне руку на плечо. Его лицо снова стало серьезным.

— Я тоже буду участвовать в этой регате. А ты все-таки будь поосторожнее. И если тебе понадобится помощь, ты только дай мне знать.

Я поблагодарил его и ушел. Виски устроило у меня в горле полный разгром, словно его атаковали пчелы-убийцы. Я нацелил бушприт «Зеленого дельфина» на оконечность Хорнгэйта, закрепил автопилот и рухнул в угол кокпита, старательно дыша носом, чтобы поберечь горло. Все, о чем я мог думать, исчерпывалось словами Дональда: «За тобой присматривают, за тобой и за американской бабой».

Я бросил якорь, свернул паруса, догреб на шлюпке до берега, и у меня осталось ровно столько сил, чтобы, спотыкаясь, доковылять до дому. Фиона в своей мастерской трудилась за крохотным ткацким станком.

Она повернулась. И сначала словно окаменела. А потом вскочила и воскликнула: