Сэм Льювеллин - Тросовый талреп

Блондин снова кивнул. У меня было ощущение, что я его где-то уже видел.

— О, между прочим, — продолжал Лундгрен, — очень печально было услышать об Эване.

Он произнес это как-то по-светски, словно поддерживая вежливый разговор. Я сказал, что да, печально. А потом добавил:

— Мне хотелось бы принять ваше приглашение и побывать в каменоломне как-нибудь на днях.

— В самом деле? — спросил Лундгрен. — Я и не думал, что люди из Кинлочбиэга так энергичны. — Он позволил своим холодно-каменным глазам задержаться на мне. — Лизбет, ты сможешь это организовать?

Он улыбнулся, а потом повел Курта дальше по террасе, туда, где за кружками легкого пива сидел полный стол сурового вида молодых людей с короткими стрижками.

Из-за тучи выглянуло солнце. От компании Лундгрена долетел внезапный взрыв смеха, похожий на пронзительный лай стаи собак. Я мельком оглянулся на них.

И замер от изумления.

Курт сидел спиной к солнцу. Его волосы были настолько тонкими и редкими, что череп розово просвечивал сквозь блондинистую стерню. И я вспомнил, где я его видел раньше.

Он был тем самым человеком в лодке вместе с Дональдом Стюартом в день, когда тот столкнул Эвана в рыбий садок.

За обедом мы выпили еще одну бутылку шампанского, поели омаров и поболтали о плавании под парусом и о жизни на Карибском море. В течение часа-другого это было почти похоже на беспечный, ленивый отдых. Я так и сказал. Лизбет нахмурилась.

— Я не могу понять, почему Проспер приезжает сюда на лето. Куда лучше отдыхать на Мартинике или на Лазурном берегу.

— Здесь безлюдно, — сказал Проспер. — И никаких тебе ураганов. А в придачу есть возможность затащить свою задницу на какие-нибудь холмы и посоревноваться на яхте с моим старым приятелем Гарри.

— И погоняться за оленями? — добавила Лизбет.

— Это я уступаю Дэвиду и его мускулистым дружкам, — с ухмылкой сказал Проспер. — Имей в виду, это отличное занятие. Ты когда-нибудь видела оленя-самца в период гона? Смерть или слава. Подстрели его — и он даже не заметит. Вроде тебя, когда ты взбираешься на гору. — Он покачал головой. — Женщина-муха. Ты — великолепное создание, вроде радуги. — Она стукнула его кулаком по руке, да так и оставила там свою ладонь. — Или вот Гарри у Хорнгэйта. Ты так шел сквозь этот узкий туннель, что должен был стать покойником. Но ты просто этого не заметил.

По садовой дорожке мы не спеша пробирались обратно к причалу. Поднялся легкий ветерок, стучавший фалами о мачты скрытых туманом судов.

— Выпьем? — спросил Проспер.

— Хочу лечь пораньше, — сказал я.

— Увидимся завтра, в каменоломне, — сказала Лизбет. — В любое удобное вам время.

Ее зубы сверкали в лунном свете.

— А потом ко мне домой, — сказал Проспер. — Там всего пять миль.

Я дошел до «Дельфина», аккуратно пристроил обеденный пиджак на вешалку в шкафу. Потом я натянул на себя синюю матросскую фуфайку, черные джинсы и, извиваясь, влез в резиновую шкуру костюма для ныряния. Я запихнул в водонепроницаемый мешочек пару туфель на резиновой подошве и нож, после чего выключил свет. И тихонько выбрался обратно в кокпит.

На мачтах судов, столпившихся в гавани, горели якорные огни, отражаясь в легкой зыби. Кое-где в каютах зажигались лампы, притененные занавесками. Обрывки мелодии Бетховена плыли над водой с яхты Проспера. Он называл это «соблазняющей музыкой». Я отправился на корму «Дельфина», спустился по купальной лесенке и погрузился в черную воду.

Костюм для ныряния держал меня на плаву. Я осторожно поплыл к берегу. Позади остался черный корпус «Астероида». Водоросли щеткой прошлись по моим голеням. А потом я выбрался из воды там, где стена парка отрезала перешеек от полуострова. На меня тотчас накинулась мошкара. Я вытащил из мешочка, прикрепленного к поясу, бутылочку репеллента «Джунгли» и намочил им волосы — пот сам разнесет это снадобье по моему лицу. Потом я с трудом выбрался из резиновой шкуры, обул свои туфли на мягкой подошве и начал продвигаться вдоль стены.

Берег круто поднимался, превращаясь в скалистый гребень. Обернувшись, я увидел, что нахожусь в сотне футов над якорной стоянкой. В открытом море огни маяка Хайскэйр мерцали у самого основания туч. Во рту у меня пересохло сильнее, чем следовало — ведь меня тут никто не мог увидеть. Нашарив опору для рук, я перетащился через гребень хребта.

Внизу лежал залив. Рыбную ферму освещали лучи голубоватых прожекторов. В этом голубом прямоугольнике был четко виден сарай. Я осторожно начал спускаться вниз, пробуя ногой почву на склоне, прежде чем сделать следующий шаг. Если бы я поломал себе здесь кости, мне было бы трудно объяснить это Дэвиду Лундгрену.