Сэм Льювеллин - В смертельном круге

— Дев! Как дела? Говорит Эдди Силк.

Грубоватый дружеский голос. Но я не обманывался на его счет:

Силк работал на английскую газетенку под названием «Эта неделя», любил истории про спорт, связанные с деньгами и скандалами, а потому его материалы содержали настолько мало сведений о спорте, насколько это было возможно.

— Слышал, у вас там со стариной Хонитоном не все ладно. Жаль было узнать об этом. Надо же, вылететь из команды Кубка Америки!

— Я сломал руку.

— И утопил яхту. Так ведь, верно? Я говорил с двумя парнями. Они утверждают, что все могло бы обойтись и рука зажила бы, но тем не менее вы ушли.

— Скажите им, что они не правы, — ответил я, изо всех сил стараясь сдерживаться.

Силк вроде бы и не слушал мои объяснения.

— Так как, в принципе, считается, что Поул Уэлш как гонщик лучше вас, то вы выскочили перед ним, чтобы он вас ударил. И я хотел бы знать, будете ли вы участвовать в весенних гонках и вернетесь ли в яхтенный спорт? Вы сейчас не вошли в Кубок Америки, но вообще-то собираетесь остаться в числе гонщиков мирового класса? А как с Кубком Сенаторов? У вас уже есть предложения? Хотя бы одно?

— Пока нет.

Кубок Сенаторов — это Эверест яхтенных гонок. Вернее, целая серия гонок с громадными призовыми суммами и заманчивой перспективой для каждого из приглашенных войти в восьмерку лучших яхтенных рулевых мира. Американская яхтенная федерация, формирующая состав участников, очень прислушивается к мнению таких людей, как Хонитон. Силк прав: теперь, когда я вылетел из Кубка Америки, мне надо попасть в Сенаторскую гонку, иначе моя карьера сильно пострадает.

— Я слышал, — не унимался журналист, — Уэлш перехватил у вас инициативу, и вы здорово скисли.

Так оно и было на самом деле. Но я ответил:

— Крутитесь там, в вашей бульварной прессе, и забиваете себе голову всякой ерундой.

Я бросил телефонную трубку и вышел вслед за Генри навстречу солнцу и чистому соленому ветру.

Уровень моря сильно снизился из-за отлива, и, пробираясь к глубокой воде, мы не раз задевали килем илистое дно.

Мы шли в тишине, если не считать стука дизеля и крика чаек. Крыши зданий и мачты стоящих яхт постепенно скрывались за дамбой.

— Немного помедленнее. Ты по своей привычке так гонишь! — проворчал Генри.

— Хорошо, пойду помедленнее.

Стая черно-белых гусей снижалась на обнажившиеся после отлива полосы ила. Разговор с Эдди Силком начал понемногу выветриваться из головы. Так было всегда. Меня успокаивал вид песчаных отмелей, протянувших свои белые пальцы к бледно-зеленой воде, и шум волн, накатывающих на них. Все было точно таким же, каким я это увидел впервые, за несколько дней до своего двенадцатилетия. Мой отец умер за три месяца до этого, а мать покинула нас гораздо раньше. Таппамор, серые развалины георгианских времен в окрестностях Блэк-Вотер, был сокрушен плющом и кредиторами. А я был маленьким задиристым мальчишкой с копной светлых волос, чемоданчиком в руке и письмом в нем, написанным моим отцом.

Генри сказал мне о содержании письма много позже. Они с отцом встретились во время войны и подружились. Мой отец проникся таким восхищением к Генри, что решил: он лучший из всех, кому можно доверить воспитывать двенадцатилетнего мальчишку, платить за его обучение в обычной школе и подготовить его переход в мир взрослых. Чтобы платить за мое содержание в школе десять тысяч, Генри вложил от моего имени средства в предприятие в «Саут-Крик». В словах Поула, которые он повторял давно, с детства, была доля правды. Уже в пятнадцать лет я был партнером без права голоса в нашем деле и действительно присматривал за лодками его отца.

Устье все расширялось, справа и слева. Над песчаными пляжами летали кулики, а в самом водовороте плавала пара бакланов. Мили через две берега внезапно отступили и мы, проскочив песчаные отмели, вышли в открытое море.

— Так что же здесь происходит, Генри?

Он предпочел не услышать моего вопроса. Но я знал, что ответа надо подождать.

Ловушки для омаров ставились за линией прибоя, у подножия черных скал Оар-Хэд. Я подогнал лодку к желтому буйку с нанесенными по трафарету буквами «MacF». Подтянув его багром, Генри закрепил конец снасти за лебедку и начал ее вытягивать.

На первой снасти было шесть круглых ловушек. Ни в одной не оказалось ни одного омара. Левой рукой я выбрасывал крабов и насаживал на крючки вонючую макрель, которую мы использовали как приманку.