Николас Фрилинг: Сфера влияния

— О, в самой смерти не было ничего сомнительного или неясного. С формальной точки зрения в этом происшествии все очевидно. На самом деле весь официоз был сведен до минимума, чтобы не усугублять боль родителей девушки.

— О, конечно, я припоминаю, вы что-то говорили мне о девушке — она немка?

— Совершенно верно. По некоторым причинам в своем рассказе полиции об этом я не стал упоминать о кое-каких вещах, так же я поступлю и с рапортом у себя дома. Вот почему я подумал, что, прежде чем возвращаться домой, в Амстердам, мне следует переговорить с вами.

— Что ж, теперь мне надо ехать. — Мистер Канизиус закончил завтракать. Теперь он не так спешил избавиться от общества Ван дер Валька. Он взял из квадратной желтой коробки сигарету и прикурил ее, выпустив клуб ароматного дыма от первоклассного египетского табака, который немедленно смешался с запахами отеля. — Мне очень приятно, — осторожно продолжил он, — что вы проявили такое благоразумие, это было совершенно необходимо. Если пресса решит раздуть из этого дела драматическую историю, то получится очень нехорошо.

— Я всего лишь полицейский и не имею большого опыта общения с миллионерами. Виделся только с миссис Маршал. Шапочное знакомство, знаете ли.

— Очень чувствительная и нервозная женщина, — скрипуче заметил Канизиус. — Вы должны были сообщить весьма прискорбную новость — чрезвычайно неприятно, понимаю. Она очень расстроилась?

— Она была совершенно сдержанна. Но вела себя несколько странно.

— Догадываюсь. — Канизиус расплылся в теплой, дружественной улыбке. — Она чувствует, что в смерти ее мужа кто-то виноват, правда? — Он поднялся и принялся расхаживать взад-вперед, движения его были какими-то неестественными и резкими. — Вполне возможно, она намекала на то, что я неблагоприятно воздействовал на ее мужа, у которого, я боюсь, был слишком слабый характер. Что-то вроде этого, я прав? — Он проказливо махнул своей сигаретой в сторону Ван дер Валька.

— Да, она сделала кое-какие замечания. Но ничего существенного.

— Ну что ж, это очень легко объяснимо. После того, что вам пришлось перенести, вы заслуживаете подробных объяснений, и кто-то должен дать их вам. Я позволю вам проникнуть в некоторые тайны. Но тем не менее, к сожалению — к моему большому сожалению, вам придется немного подождать. Возможно, только до вечера. Да, этим вечером, а пока вы можете побродить по Биаррицу — это чудесное местечко, потом вам этого сделать не удастся. Почему? Помните, все ваши расходы падают на мой счет. Так что я вправе предположить, что мы вместе поужинаем — часов в восемь, вас устроит? — и я расставлю все точки над «i», а потом вы вернетесь в Амстердам и напишете ваш рапорт, а так как я расскажу вам чистую правду, то ваше начальство получит не больше информации, чем было у вас, когда вы начали вести это дело. Дорогой мой, у меня не было причин предполагать, что у этой истории может быть трагический конец, хотя, конечно, я чувствовал, что во всем происходящем есть что-то ненормальное. Поэтому я и выбрал ответственного офицера полиции, а не одного из этих… частных сыщиков, у которых чувства ответственности ни на грош. Они не заинтересованы ни в чем, кроме денег, которые они могут получить в случае успеха. Я восхищен, просто восхищен вашим чувством такта и вашей проницательностью. Но мы поговорим об этом сегодня вечером, правда? — Он снова заговорил елейным голоском.

— Не сомневаюсь, — кивнул Ван дер Вальк и подумал: «Я надеюсь, мы оба сможем принять участие в этой встрече».

— А теперь, боюсь, я должен прервать наш разговор, хотя он чрезвычайно интересный, так как меня ждет машина, уже полчаса как ждет. Так, значит, вечером? Может быть, давайте в семь тридцать в баре? Великолепно. Великолепно.

Ван дер Вальк, который всей душой ненавидел лифты, довольный, спустился на два пролета по широкой лестнице. Он не был уверен, что «великолепно» — правильно подобранное слово. Что-то мистер Канизиус слишком много болтал. На взгляд Ван дер Валька, с его внезапным появлением в Биаррице, у бизнесмена разгорелся излишний энтузиазм стать его близким приятелем.

Он беззаботно бродил по гостиничным местам общественного пользования, наслаждаясь открывавшимися из окон прелестными видами, рассеянно беспокоясь о том, что швейцар, должно быть, уже приметил его, подозревая, не планирует ли он ограбление ближайшего ювелирного. Нигде не было ни намека на присутствие Анн-Мари или серого «опеля». Насколько правильно он представлял себе ситуацию? Не мешала ли ему усталость адекватно воспринимать разыгранное семьей Маршал романтическое представление?