Николас Фрилинг - Сфера влияния

Он умылся, с удовольствием побрился, освежил лицо лосьоном, сменил костюм, после чего почувствовал себя человеком, человеком способным обратиться с вопросом к служащему за стойкой регистрации в чрезвычайно снобистском «Прэнс де Голль».

— Боюсь, что мистер Канизиус еще не проснулся.

— Когда он обычно завтракает?

Бледное создание, посоветовавшись с той частью своего разума, что слыла самой тактичной, взвесил все за и против. Но, так и не решив, что надо действовать сообразно принципу быть решительным и непреклонным в беседе с неизвестными персонами, вяло потянулся к одному из телефонов.

— В восемь часов.

— Как раз через пять минут. Просто позвоните ему и назовите мое имя.

С явной неохотой, но его просьба все же была выполнена приглушенным, почтительным тоном.

— Мистер Канизиус попросил вас быть столь любезным, чтобы подождать десять минут. Мальчик проводит вас.

— Благодарю вас, молодой человек, — величественно кивнул Ван дер Вальк.

Худой элегантный коридорный — как все коридорные, он выглядел гораздо более заметным, чем гости отеля, — вывез столик на колесиках. На нем стояли фарфоровые приборы и серебряный колокольчик, над ним витал запах свежего горячего шоколада, слабый аромат лосьона после бритья «Вардли Лавендер» и повсеместный душок старых ковров, пропитавший этот отель насквозь. Мистер Канизиус, изнеженный и явно довольный жизнью, резал хлеб на своем маленьком балкончике. Было похоже, что он слегка нервничал, словно опасался, что из-под бумажных салфеток может вдруг шипя выползти змея. Ван дер Вальк успел заметить, что все иностранцы во Франции ведут себя так — вздрагивают, уронив на ковер крошку хлеба.

Как и все бизнесмены, Канизиус в пижаме выглядел весьма непривлекательно, несмотря на то что она была довольно простой расцветки — спокойного бордового тона с тонкой серебряной окантовкой. Он был также слишком важным и неприступным для того, чтобы, завтракая, встать или хотя бы приветственно протянуть руку простому полицейскому, но одарил его дружественным кивком, промокнул губы бахромчатой салфеткой и елейным голоском произнес:

— Какой сюрприз. Как поживаете?

— Несколько устал.

— Присаживайтесь. Вы уже завтракали?

Ван дер Вальк уселся в плетеное кресло-качалку в стиле рококо с пухлыми подушками и, взглянув в окно, оценил роскошный вид на авеню Императрис и маяк.

— Да, спасибо.

— Но как вы узнали, что я здесь?

— Мне сказал ваш секретарь.

По слащавому лицу пробежала рябь недовольства.

— Как бы то ни было, не сердитесь на него, я вынудил его сообщить мне ваш адрес.

— Да, в Испании есть кое-какое имущество компании, так что мне приходится бывать здесь довольно часто. Так что я совмещаю необходимое с приятным — небольшие проверки, свежий воздух и упражнения. Знаете ли, люблю гольф.

— Ах да. Он упоминал о том, что у вас в Испании дела, но не слишком значительные.

Канизиус кивнул, довольный таким благоразумием со стороны секретаря.

— Мы инвестируем строительство домов вдоль побережья. Как вы, возможно, знаете, квартиры и бунгало пользуются здесь довольно большим спросом со стороны состоятельной европейской публики. А я люблю лично присматривать за нашими строительными проектами. По сути дела, я хотел бы извиниться перед вами, у меня чрезвычайно мало времени. Сегодня утром с двумя моими коллегами я должен организовать один маленький визит.

— О, мое дело вполне может подождать до вашего возвращения. Если, конечно, вы вернетесь не очень поздно.

— Нет-нет. Это всего в сотне километров отсюда, так что обедать мы будем здесь, я вернусь около трех часов дня. А вы хотите изложить мне детали?

— Да, это чрезвычайно запутанное дело, так что, я подумал, будет правильнее увидеться и обсудить все с вами лично, не откладывая это в долгий ящик.

— Прекрасно, прекрасно. Я очень признателен, поверьте мне, вы так старались преуспеть в этом печальном деле. Жаль, что у вас не хватило времени на то, чтобы предотвратить эту чрезвычайно ужасную смерть. — В словах, произнесенных этим важным бизнесменом в бордовой пижаме, пьющим какао, прозвучало что-то такое, что рассердило Ван дер Валька.

— Правда об этой чрезвычайно ужасной смерти не укладывается в рамки моего рапорта, который я отослал своему начальству.

— Вы говорите довольно загадочно. Боюсь, что я не знаю ничего, кроме голого факта о смерти, перед которым меня поставила французская полиция.