Сара Воэн - Анатомия скандала

Софи

3 октября 2017 года

Свинцово-серые волны облизывали гальку, отступая, и вновь набрасывались на берег Суссекса. Убаюканная мерным ритмом моря, Софи засмотрелась на прибой, представив, что волны омывают ее, донимаемую мыслями, от которых болела голова и ныло сердце.

Приехав в Брайтон в этот раз, она старалась почаще бывать одна. Набережная была переполнена делегатами и любовниками, поэтому ей приходилось уходить в Хоув и отыскивать скамью, где можно было посидеть и подумать. Она не плакала, помня о прохожих, которые с любопытством поглядывали на нее, привлеченные видом хмурой женщины, смотревшей на море или подчеркнуто опускавшей глаза, избегая контакта.

Сидя в одиночестве, она думала об Алеке — не как о мажоре и кокаинщике, но как о чьем-то сыне, брате и, что бы там ни заявляли «либертены» после трагедии, об их товарище. Она помнила фотографии с его похорон, появившиеся во всех газетах: отец, ссутулившийся под бременем горя, мать, сразу постаревшая, с глазами, походившими на серые озера боли на неподвижном, как маска, лице.

Она помнила Джеймса наутро после смерти Алека: красные, как у кролика, глаза, предчувствие кризиса, беззащитность. Погибшего она лично не знала, поэтому переживала за Джеймса. Софи очень боялась, что его арестуют, и убедила себя, что он любящий, верный и почти благородный — высыпал героин в унитаз, чтобы уберечь приятелей, и увел Тома. Софи долгое время не было известно, что Джеймс с Томом видели, как Алек упал с балкона (она до сих пор сомневалась, что знает эту историю до конца), но она о многом догадывалась и понимала, насколько Том обязан Джеймсу. Услыхав последний, леденящий душу акт трагедии, она перестала считать поведение Джеймса благородным. А если там и была дружеская преданность, пусть и извращенная, Софи не сомневалась, что свою роль сыграл и сильно развитый у мужа инстинкт самосохранения, а также его склонность не задумываясь придавать правде нужную форму.

Она сидела на берегу и думала — серьезно, не отмахиваясь от приходивших в голову мыслей. Анализировала, почему намекнула Крису Кларку на тайну, которую Джеймс не раскроет, по крайней мере пока работает на Тома, и благодаря которой теперь пользуется неограниченной властью. Может, ее вывело из себя присутствие Стивенса или сказалась предельная усталость от священной веры Тома и Джеймса в свою неприкосновенность? Блэра за политическую живучесть называли Тефлоновым Тони, но эти двое возомнили, что принадлежат к самой высшей лиге.

С сухими глазами Софи вернулась в отель, где проходила конференция. Без четверти девять фуршеты уже выдыхаются или продолжаются в баре для тех, кто опоздал на обед. Но прием для консерваторов нетрадиционной ориентации был в самом разгаре: воздух густел от сладкого уксусного запаха чипсов и паров алкоголя. Софи готова была уйти и позвонить Джеймсу из номера, но вдруг заметила его в толпе, и сердце ее забилось чаще. Раньше она считала это любовным трепетом при виде мужа, но сейчас чувствовала лишь узнавание, и больше ничего. Джеймс ее не видел — где уж ему, он занят — обходит зал.

Надо отдать мужу должное, он справлялся с этим мастерски. Вот он заговорил с какой-то молодой женщиной, чуть наклонив голову, будто важнее собеседницы для него сейчас нет никого на свете. Его взгляд устремлен в ее лицо, пальцы легко касаются ее локтя, что-то волнующее сквозит в улыбке — и вот уже кандидатка в парламент от Северного Саттона, залившись румянцем, позабыла профессиональную бдительность, хотя не могла не знать о репутации Джеймса Уайтхауса (его же судили за изнасилование, черт бы все побрал!), и начала вести себя как молодая женщина, которой льстит внимание красивого мужчины.

Софи не могла оторвать глаз от мужа, который обеими руками держал маленькую ручку собеседницы и смотрел ей в лицо с особенной теплотой. Софи знала, каково нежиться в этой улыбке, уступать этому взгляду, который откровенно, без стеснения говорит: «Вы очень красивая!», намекая, что в иной ситуации секс был бы более чем возможен, причем весьма качественный секс.

И этот взгляд, в котором угадывалась крошечная доля предательства, заставил Софи осознать, что она никогда больше не сможет доверять своему мужу. Колодец благожелательности и преданности верной жены столько раз за эти годы был вычерпан до дна, что окончательно пересох. Она никогда не ощутит к нему прежней любви, все кончено. Возврата нет. Она дошла до точки.