Ольга Лаврова - Брачный аферист

- Юра, от правды не уйдешь, такая вещь, что выплывает. Ты об этом думал?

- Я сейчас, может быть, больше думаю, чем вся тюрьма...

- Тогда твой же здравый рассудок тебе подсказывает: другого пути нет. - В голосе Михаила Петровича звучало сочувствие. Не наигранное, настоящее. Поверь, Юра, откровенность не мне одному нужна. Тебе самому она... - Михаил Петрович провел пальцем по горлу. - Нельзя молчать!

- В камере я не хочу ни с кем говорить, - бессвязно бормотал в ответ Ладжун. - О чем мне с ними говорить, сами понимаете, не буду я с каждым... Но наедине мне жить тяжело. Все во мне сказилось, не найду места...

- Это потребность облегчить душу.

- У меня столько риска, - прошептал Ладжун. - Я вам не могу ответить "да". Или "нет". Стою я вот так, - он опустил ребро ладони на стол и покачал его вправо-влево, изображая, как шатко его состояние.

- Все понимаю, Юра.

- Она меня закошмарила... Настолько нервы работают, что... Клянусь, Михаил Петрович, я ни разу не уснул. Я каждый шорох слышу... Иногда кажется, пускай даже будут руки отсечены - рот есть, и я буду говорить!

- Говори, слушаю.

- Чтобы я вам рассказал? Никогда в жизни!

- Понимаю, трудно. Но я ведь уже знаю, Юра, знаю. Давай вместе вспоминать, как и что было в ту ночь... Вот ты вышел из своей каюты...

И застыли два профиля друг против друга, глаза в глаза. Ладжун, упершись грудью в стол, подался вперед, словно притянутый. Признание уже близко, уже на языке.

Самые напряженные минуты следствия, а в кадре почти полная неподвижность, лишь губы шевелятся!

В фильме мы решили поддержать драматический накал текста каким-то созвучным по смыслу движением на экране. Тут пригодились 30-40 метров пленки, снятые на "Тереке" "про запас": путь Ладжуна от его каюты на верхней палубе до каюты Титовой на нижней палубе. Два раза пытался оператор с ручной камерой проделать этот путь и два раза не смог "вписаться" в крутой поворот у лестницы. На третий раз удалось. Вот эти-то операторские попытки, эти оборванные изобразительные фразы оказались и по ритму, и по настроению чрезвычайно близки мучительным попыткам Ладжуна выговорить правду.

- Ты вышел из своей каюты... - медленно произносит Дайнеко.

И одновременно мы видим на экране, как закрывается дверь с табличкой "20", отворачиваемся от нее и начинаем вместе с камерой приближаться к лестнице.

- Я ... - доносится осипший голос Ладжуна. - Не будем об этом говорить, пропади оно пропадом... Изображение смазывается и исчезает.

- Нет, Юра, будем. Итак, ты вышел из своей каюты...

И снова возникает тот же отрезок пути; на сей раз мы продвигаемся чуть дальше и в конце с трудом преодолеваем две-три ступени ведущего вниз пролета... но снова картина вздрагивает и искажается, смятая голосом Ладжуна:

- Я не могу... Никогда в жизни.

На экране два профиля, глаза в глаза, и вдруг остро ощущаешь всю степень власти Михаила Петровича над Ладжуном.

- В тот вечер ты вышел из своей каюты, - мягко, но неумолимо повторяет Дайнеко. - Огляделся. В коридоре никого не было.

Камера возвращает нас на теплоход и в третий раз, словно крадучись, подбирается к роковому повороту и наконец осиливает его! И устремляется вниз по лестнице.

- В коридоре никого не было. И ты пошел к ней. Да?

Еще один поворот, перед нами длинный коридор с притушенными светильниками.

- Короче говоря, да. Да!

И под этот выкрик Ладжуна камера быстро вводит нас в коридор и замирает перед дверью с табличкой "15". Дверь открывается - пустая каюта, аккуратно заправленная койка. И тут же изображение сменяется фотографией из уголовного дела: так же отворена дверь, но на койке лежит тело Титовой.

- Она так лежала, когда ты уходил? - Дайнеко показывает эту фотографию Ладжуну.

Тот морщится, стараясь не смотреть.

- Какое значение, так или не так...

В нашей каморке воцарилось тихое ликование.

- Сознался, - зашептала киногруппа. - Надо же, сознался!

- Теперь у фильма есть развязка!

А тем временем развязка продолжала "развязываться". Михаилу Петровичу надо было услышать о подробностях преступления, потому что только они могли восстановить истинную картину происшедшего.

- Она так лежала?

- Какое значение, так или не так... - и, кривя губы, старается не смотреть.

Прием не новый, но работает точно. Редкий убийца выдерживает спокойно встречу с орудием убийства или таким вот напоминанием о виде жертвы. Казалось, Ладжун окончательно сломлен и готов к полной исповеди.

- Как ты ее?

- Я ее задавил, черт бы ее побрал!