Ольга Лаврова - Брачный аферист

Высоцкий, как всегда, точно схватил: "Возьмите мне один билет до Монте-Карло... Я прихвачу с собою кучу ихних денег - и всю валюту сдам в советский банк... Шутить мне некогда: мне "вышка" на носу, - но пользу нашему родному государству наверняка я этим принесу".

Что-что, а забота о "пользе государству" с удивительной силой одолевает тех, у кого "вышка" на носу. Закоренелый злодей выдаст душераздирающее интервью. Он хоть целоваться готов с режиссером на электрическом стуле. (Кроме лживости и рисовки всегда ведь есть крошечная надежда, что большой начальник растрогается и помилует.)

А подлинную суть можно подсмотреть лишь украдкой, через глазок. Правило физики: сам процесс исследования искажает объект исследования - не только применимо тут, но действует куда заметней, чем в физике...

Виноградов уже старался не вспоминать, что кино - это движение. Ставку делали на психологизм, на пристальное прослеживание борьбы двух людей с диаметрально противоположными взглядами и целями.

Это отразилось в смонтированной затем ленте. Костяк ее составили 15 допросов. Они разделены, правда, то короткими, то длинными эпизодами вне тюрьмы, но воспринимаются как один непрерывный, долгий, напряженный, а к концу уже "добела раскаленный" диалог. В котором обе контрастные фигуры раскрываются столь отчетливо, глубоко и интересно, что это искупает недостаток внешнего действия. Получился детектив без погонь, схваток и других присущих жанру атрибутов.

Точка зрения "сквозь глазок" поневоле отразится и в нашем рассказе. Тексты вопросов - ответов мы не редактировали, они взяты прямо с магнитофонных записей и передают все оттенки и неправильности живой речи. Очень просим читателя вслушаться внутренним ухом в говорок преступников, в типичные для них словечки - честное слово, это любопытно.

Итак, Ладжун дожидался вызова к следователю. Годами привольно кочевал по стране, летом - где попрохладнее, зимой - где потеплее; упивался игрой в обаятельного (и неженатого) инженера - моряка - ученого физика - лирика летчика; воображал себя неуловимым и вдруг, как в кошмарном сне, очутился за решеткой, в тюремной камере на четверых.

Надо думать, настроение у него было прескверное. На допрос он явился угрюмый, "зажатый" - совсем не тот, что, бывало, очаровывал направо-налево и женщин, и мужчин. Нам же хотелось показать зрителям хоть "кусочек" прежнего Ладжуна, чтобы нагляднее стала затем эволюция его в ходе следствия.

Посоветовались с Михаилом Петровичем.

- Это идея! - оживился он. (Михаил Петрович любил новые идеи.) - Давайте попробуем. На подручных средствах.

А стояла солнечная весна. Прошумели первые майские ливни, и трава, деревья - все заторопилось зеленеть. С точки зрения обитателя тюремной камеры воздух на воле был совершенно опьяняющим.

И мы пристали к начальнику Бутырки с очередной сумасбродной просьбой: принести в жертву обычный маршрут провода арестованных в следственные кабинеты.

Вместо того чтобы доставить Ладжуна внутренними коридорами, его повели на первый допрос через двор, где расцветал чудесный сад - гордость местных служащих. Мы рассчитывали, что, внезапно попав из мрачной тюремной обстановки на воздух, к солнцу, он на минуту-другую рассеется, отвлечется мыслью от предстоящей беседы и примет более непринужденный вид. Второй оператор, спрятавшись за окном, приготовился запечатлеть всю сцену.

Съемка удалась. Ладжун шел по саду, жадно дышал, с улыбкой щурился от яркого света, оглядывался вслед взлетавшим голубям и, видя его сейчас полноватого, но легко шагающего в почти неизмятом костюме, его приближающееся круглое лицо с мягкими губами, его ласковые, затуманенные глаза, - вы понимали, почему у потерпевших и свидетелей не сходило с языка "обаятельный". Да, весьма приятный и внушающий доверие молодой мужчина шел по дорожке на зрителя. Вот дорожка изогнулась параллельно зданию и, минуя окно, мужчина повернул голову и... хитро подмигнул в самый объектив.

А ведь раз пятнадцать проверяли, хорошо ли загорожена камера занавеской и растениями на подоконнике!

- Нет, я ничего не заметил, но как-то почуял, - объяснял он позже Михаилу Петровичу. (Ошибся он только в одном: счел, что снимают для предъявления фотографий потерпевшим.)

Киногруппе это был урок. Максимум осторожности!

Первый допрос запомнился тем, что был удручающе скучен. Вопреки предупреждениям - и нашим, и Михаила Петровича - все сразу ждали чего-то волнующего. А разговор шел о том о сем и, в сущности, ни о чем.