Наталья Андреева - Нить Ариадны

– Что это, Сергей Викторович?

– Дневник моей жены. Ночью я распечатал ее записи.

– Вам придется рассказать все с самого начала.

Павел Юрьевич Спиркин достал из пачки сигарету, зажег ее и глубоко затянулся. Руки у него дрожали.

– Я… мне надо узнать, что с моей женой. Потом…

– Потом так потом.

Спиркин затушил сигарету и рукой, обернутой в носовой платок, быстро и точно поднял с пола кинжал и внимательно его осмотрел. Чуть ли не обнюхал по-звериному.

– Приобщим к делу.

– Не надо никакого дела, – поморщился Петухов.

– Я понимаю, – Спиркин энергично кивнул. – Мы вытащим ее.

– Как? И ты… вы тоже?! – в ужасе посмотрел на него Петухов. – Значит, ты и… вы… она и…

– Да. Я и она, – нагло улыбнулся Спиркин. – Я свою женщину в беде не брошу. Потому что я мужик, а ты нет. Все, на что тебя хватило, это в психушку позвонить.

– Не надо ее трогать, – замотал головой Сергей Викторович. – Ей сейчас хорошо. Вы видите? Она улыбается!

– Вы поедете в больницу? – деловито спросил приехавший на «Скорой» врач.

– Да! – хором сказали мужчины.

– Это хорошая больница, – забормотал Петухов, крепко взяв под локоть Спиркина. – Даже не больница, а частная клиника. Домашняя обстановка, никакого насилия. Опытные врачи. Я все подготовил. У нее будет отдельная палата, хороший уход…

– У шизиков весной обострение, – кивнул Спиркин. – Но ведь оно пройдет? И вообще, это как-нибудь контролируется?

– У нее не шизофрения, а паранойя. То есть уже, наверное, шизофрения. Ведь параноики не опасны, а она кинулась на меня с ножом!

– Один черт, как болезнь называется! Таблетки-то от этого есть? И вообще: каков прогноз?

– Я не лечащий врач, – поморщился Петухов. – И потом: разве это будет она? Если вылечится?

– А ты сам-то нормальный? – с опаской посмотрел на него Спиркин.

– Хочешь сказать, что я мазохист? – Петухов горько улыбнулся. – Острая форма любви. Похоже на болезнь.

– Мужчины, в машину! Если хотите с ней ехать – поторопитесь! – сурово велела медсестра, дородная женщина в белом халате, и оба засуетились.

– Я на своей поеду, – сказал Спиркин, выйдя из подъезда. – Следом за вами. А ты?

– Нет, я с ней, – замотал головой Петухов.

Стоящие у подъезда женщины проводили кортеж любопытными взглядами. Потом из дверей вышла консьержка, и началось бурное обсуждение.

Они подошли к воротам, и оба замялись.

– Прошу, – сказал Спиркин, кивнул на калитку справа от опущенного шлагбаума. Возле нее замер охранник, подставив лицо яркому солнцу. На мужчин он не обратил никакого внимания.

День выдался по-настоящему весенний. Ровное, без единой морщинки, полотно неба было таким синим, каким бывает только в марте, пока на нем не наследили тучи, и ливни еще не приступили к стирке. По обеим сторонам дороги текли ручьи, похожие на бурные реки. Мальчишка лет десяти в расстегнутой куртке, с красными щеками, деловито спускал на воду бумажный кораблик. Когда игрушку подхватил ручей и понес вниз, туда, где разливалась огромная лужа, мальчишка засмеялся и побежал следом. Спиркин с Петуховым какое-то время молчали, стоя у калитки и глядя на паренька.

– После тебя, – сказал наконец Петухов и сделал шаг в сторону.

– Иди, – слегка подтолкнул его в спину Спиркин, не собираясь уступать.

– Что за хамство! – возмутился Петухов.

– Топай, говорю. Ты здесь не останешься, не надейся.

Петухов послушался. За ворота он вышел первым, Спиркин следом. Справа был разбит небольшой скверик, где в этот погожий день гуляло много мам с колясками и с маленькими детьми, которые деловито исследовали лужи и пугали голубей, ошалевших от солнца и обилия еды. Им то и дело кто-нибудь бросал горсть семечек или кусок сдобной булки, и на каждый крик или топанье ногой птицы лишь лениво хлопали крыльями, изображая испуг. Дети смеялись, женщины оживленно что-то обсуждали, собаки тявкали, голуби, утробно урча, клевали семечки с исчерченного цветными мелками асфальта. Здесь всем было хорошо, да в этот день, похоже, было хорошо везде, кроме двухэтажного особняка, отделенного от мира глухим забором. Но в ту сторону никто и не смотрел.

– Присядем? – указал на скверик Спиркин. Петухов молча кивнул. Они направились к одной из деревянных скамеек.

Они выглядели здесь как два сухих дерева в весеннем лесу, окутанном зеленой дымкой, корявые, нелепые, с такими несчастными лицами, будто и не весна вовсе. К лавочке, на которую они сели, никто больше не подходил. Спиркин достал сигареты и закурил. Проходившие мимо женщины с колясками посмотрели на него неодобрительно.