Марина Серова - Дольче вита с риском для жизни

— Очень благородно. — В моей душе горячей волной поднялся гнев. — Только не лучше ли было об этом подумать до того, как ты о своих скаутских навыках вспомнил?

Парень смотрел на меня исподлобья нашкодившим школьником, изображая главного героя картины «Опять двойка».

— Сволочь ты, Владимир. — Я буквально выплюнула фразу и, с шумом отодвинув стул от стола, с немалым трудом протиснулась к выходу, успев заметить краем глаза, как Антонов дернулся, словно от удара. Но ни жалости, ни сочувствия к нему в тот момент не испытала.

Эти чувства появились позднее, когда мы, озадаченные чрезмерно долгим пребыванием мальчишки в ванной, вытаскивали его из окрашенной в алый цвет воды и перетягивали бинтом порезанные запястья.

— Это моя вина, — китайским болванчиком раскачиваясь из стороны в сторону, повторяла я, уставившись в одну точку.

— Нашла время, — зло проговорил Конфетин.

— Что?!

— Я говорю, — слова тяжелыми камнями падали вниз, — что сейчас вообще не о тебе речь. Мальчишка чудом жив остался. По-хорошему, ему в больницу нужно.

— Но доктор… — пролепетала я.

— Доктор сказал то же самое. В любом случае сейчас не до твоего самобичевания.

— Да, но…

— Прекрати! — Севастьянов ястребом взмыл вверх, готовясь к стремительному броску.

— Не надо! — Мой голос звучал сталью. — Сколько раз повторять: я сама в состоянии за себя постоять.

— Да и вообще, — Конфетин одарил оппонента торжествующим взглядом, — милые бранятся, только тешатся. Ты бы не вмешивался в наши дела, в конце концов, мы сами разберемся, полюбовно, так сказать. Да, дорогая? — В его взгляде, обращенном ко мне, читалась насмешка.

Обладай я колдовскими способностями, сейчас на голове у Гоши выросли бы рога, или, не знаю, нос превратился бы в свиной пятачок, или от мужчины и вовсе осталась бы горстка пепла. Но ничего такого сотворить со своим случайным любовником я не могла. Поэтому просто обожгла его полным ненависти взглядом и поднялась с кресла с явным намерением спрятаться за тонкими дверьми одной из спален. На Кирилла старалась не смотреть.

— Женя, — надтреснутым голосом позвал он, и мое сердце сжалось от жалости. — О чем он говорит?

— Ты расскажешь или мне придется? — Конфетин, кажется, получал от происходящего садистское удовольствие.

— Заткнись. — Ни злости, ни ненависти в этом слове не было. Только смертельная усталость. Будто мало на мою долю выпало испытаний, так еще осталось стать вершиной любовного треугольника.

— Нет, ты никуда не уйдешь. — Кирилл преградил мне дорогу. Он взял меня за подбородок, поднял голову и заставил-таки на себя посмотреть. — О чем он говорит?

— А ты не догадываешься? — Конфетин и не думал униматься.

— Ах ты тварь! — Севастьяновский голос сорвался на визг.

Дальнейшее происходило очень стремительно и как будто не со мной. Я наблюдала за случившимся, словно из-под воды, как тогда в ванной.

Вот Кирилл подлетел к Гоше и с размаху ударил его кулаком в челюсть. Голова Конфетина дернулась в сторону, губа треснула, и во все стороны полетели брызги крови. После первого удара Георгий остался на ногах, в то время как второй опрокинул его на пол. Странно, но он даже не сопротивлялся — принимал побои как должное. А ведь соперник вполне мог его убить — мне ли не знать? Оседлав Конфетина, он снова и снова опускал тяжелый кулак ему на лицо.

Гоша быстро потерял сознание. Я, подскочив к Кириллу, перехватила его занесенную для удара руку, но в боевом запале тот машинально (по крайней мере, я очень на это надеюсь) отбросил меня в сторону. Отлетев к стене, зацепив по дороге так неудачно оставленный доктором стул, я больно ударилась об оклеенную обоями бетонную поверхность и тяжелым кулем сползла вниз.

Опомнившись, обидчик подбежал ко мне и, обхватив руками, прижал к себе.

— Больно? Прости! Прости, пожалуйста. Я не хотел.

Я молча высвободилась из его объятий, поднялась на ноги и, пошатываясь, направилась к лежащему на полу мужчине.

— Ты его убил, — прошелестела я бесцветным голосом без всякой интонации. Просто констатировала факт.

— Что?! Не может быть!

— Вполне, — пожала я плечами, опускаясь на колени рядом с Гошей, поднимая его окровавленную голову и прижимая ее к себе. Конфетин застонал.

— Жив! — радостно воскликнул Кирилл, будто не он только что использовал лицо соперника в качестве боксерской груши. — А ты говорила! — Из его груди вырвался вздох облегчения.

— Хорошо, — я пожала плечами и прислушалась к себе, пытаясь отыскать хоть какие-то эмоции. Ничего! Пустота и усталость!