Марина Серова - Дольче вита с риском для жизни

— Чего?

— Пыхтишь, будто тебя хорошо раскочегарили, того и гляди кипятком брызнешь.

— Иди к черту! — процедила я сквозь зубы, пытаясь унять гнев и не желая признавать правоту собеседника. — Все это время, оказывается, мы могли… могли… — Нужные слова никак не находились.

— Могли быть с Кириллом, — подсказал Конфетин.

— При чем здесь он?!

— Не знаю. Пытаюсь понять, какого черта ты так завелась. Какая тебе разница, где прятаться? Да, я не рассказал тебе сразу о нашей с Севастьяновым договоренности, но что бы изменилось, если бы ты о ней узнала?

— Многое! — Интересно, он и впрямь не понимает? — Одно дело — надежное убежище, а другое… Или? — Меня осенила догадка. — Это все разыгранная тобой комедия и дом вовсе не заброшен? Ты с самого начала вел меня туда, делая вид, будто озадачен поиском жилища? Отсюда и провиант, и прочие блага — нас ведь словно ждали там. Разве нет?

Конфетин рассмеялся и отрицательно помотал головой. Он хотел что-то сказать, но не успел — автобус дернулся и остановился, шумно выдохнув выхлопные газы. Плавно и с характерным звуком открылись двери, и пассажиры лениво начали подниматься со своих мест, чтобы, подхватив нехитрый багаж, направиться к выходу. Мы с Георгием не торопились, решив убедиться, что на автобусной станции нас никто не встречает. Конфетин лениво потянулся, разминая затекшие конечности, но ко мне уже не вернулся, а пересел на освободившееся в соседнем ряду место. Я же осталась на своем, чтобы, отвернувшись к окну и изобразив праздное любопытство, оценить окружающую обстановку.

Сначала мое внимание привлекла сухонькая старушка, которая, согнувшись под тяжестью огромного баула, поплелась к зданию вокзала. Потом внимание переключилось на огромного, необъятных размеров мужчину, который в автобусе один занимал сразу два места. Походкой борца сумо он направился к стоянке такси. С таким весом ему следует больше ходить пешком, о чем в России дядьке непременно поведали бы доброжелатели. Но мы-то в Европе, где уважают права человека. В том числе право умереть раньше срока от ожирения. Так уважают, что уже и на подиум выпускают дам с избыточным весом, едва ли не пропагандируя культ полного тела. А между тем любая идея, доведенная до абсолюта, становится абсурдной. В данном случае еще и вредоносной.

Кстати, парня с дредами, принятого мной за одинокого диджея-наркомана, встретила миловидная молодая женщина, явно жена или возлюбленная, а также очаровательный пухлощекий карапуз.

— Ну что? — Прозвучавшая в конфетинском голосе тревога передалась мне, отчего сердце забилось чаще.

— Вроде чисто. А у тебя?

— Тоже… Думаешь?..

— Ни в чем нельзя быть уверенным, ты же понимаешь.

Согласно кивнув, я поднялась с кресла и, тревожно вглядываясь в кипевшую за окном вокзальную жизнь, направилась по проходу к выходу. Покидая автобус последними, мы оттянули свидание с Вечным городом, которое, чего уж скрывать, было столь же пугающим, сколь и неизбежным — как ни крути, а все дороги ведут в Рим. Хотя теперь, после смерти Манзини, причин оставаться в столице Италии не осталось, но что делать, если возможностей ее покинуть тоже не густо?

Моя нога коснулась асфальта, легкие вдохнули обжигающий воздух, а уши наполнились обычным городским шумом. В прочих обстоятельствах я бы с огромным удовольствием окунулась в суету столичного мегаполиса, чтобы зарядиться его энергией. Но сегодня то, что обычно радовало и наполняло меня позитивом, пугало до чертиков. В каждом человеке мне виделся враг, в каждом младенце чудился переодетый полицейский. Даже таксист-индус, сверкающий белозубой улыбкой и пытающийся занять нас разговором на ломаном английском, не вызывал доверия. Что, если он уже узнал в нас беглых преступников и везет прямиком в итальянский околоток?

Сжавшись от страха на заднем сиденье, затравленным зверьком я буравила взглядом его затылок, словно надеялась прочесть бродящие под черепной коробкой мысли. Поймав мой взгляд в зеркале заднего вида, Конфетин весело подмигнул — мол, не боись, прорвемся. Самообладанию этого парня можно только позавидовать — я уже давно прокляла злодейку-судьбу, забросившую меня в эту страну вообще и в эту машину в частности.

— Все будет хорошо, — полным сострадания голосом произнес Георгий, поворачиваясь ко мне. Таксист, все это время щебетавший об оставленной в Индии семье, которую он якобы уже целых три года не видел (обычная гастарбайтерская байка, рассказываемая с целью получения щедрых чаевых), заметив, что его никто не слушает, прервал свой монолог, обиженно засопел и уставился на дорогу, перестав наконец-то слепить нас своей белозубой улыбкой.