Николай Леонов - Агония

Даша не ответила и вышла.

После приступа Костя Воронцов оправился. Мелентьев, хоть со службы и не уходил, чисто выбритый, подтянутый, разгуливая по кабинету, говорил ясно и четко, выделял ровные паузы после каждой фразы:

- По различным каналам поступают данные, что клиентура наша готовится к воровской сходке. Ожидается вся элита, то есть ворье в законе. Необходимо все уточнить, время и место, окружить, взять всех до единого. Дело это сложнее сложного, но ребятишки собираются. И пароль у них будет, и запасные отходы, и люди для перекрытия. Оцепление, грузовики с солдатиками - все это не годится. Костя, я для тебя все выверю, просчитаю до ювелирной тонкости.

- Но? - спросил Костя.

- Для этого мне нужна связь с Дарьей Латышевой. Один Сурмин мало чего стоит, - Мелентьев собрался продолжить, его прервал телефонный звонок.

- Слушаю, - сняв трубку, сказал Костя.

- Здравствуй, начальничек, - несмотря на тон, он сразу узнал Дашу. Ты по служаночке своей не сохнешь случаем?

- Здравствуй, Даша, - Костя удивился своему спокойствию. - Очень хочу тебя увидеть. Сегодня...

- Очень-очень? - Даша начала смеяться, серебро зазвенело, смолкло, словно скупец хотел швырнуть горсть, две монетки уронил и пальцы судорогой свело. - Ты моложе и глупей не нашел парня? Кого ты к Корнею послал?

- Встречу, встречу назначай, - шептал Мелентьев. - Где она сейчас?

- Даша, ты откуда говоришь? - голос у Кости треснул, обернулся хрипом.

- Зарезали твоего парнишку, - звонко сказала Даша. - Сходка послезавтра... у батюшки... во время вечерни...

- Как зарезали? - Костя взглянул на Мелентьева, прижал трубку плотнее, но она лишь гудела и жалобно попискивала.

Глава одиннадцатая

НАКАНУНЕ

Потолок был далеко-далеко, стены к нему тянулись, как сосны к небу, когда глядишь на них лежа на полянке. Почему Косте такое вспомнилось, вроде бы он под соснами никогда в жизни не разлеживался?

Он лежал на диване в своем кабинете, сердце притаилось, но Костя знал уже: обманывает, ждет, чтобы шелохнулся. Он хитро улыбнулся, облизнул губы, пошевелил пальцами ног, затем рук, чуть повернул голову. Мелентьев смотрел в окно, будто затылком видел, говорил монотонно, противным скрипучим голосом:

- Помрете, Константин Николаевич, - меня непременно посадят. Возможно, разобравшись, и выпустят, однако жизнь моя станет неинтересной до ужаса, он умышленно говорил на блатной манер, пытаясь Костю отвлечь от мрачных мыслей и дать время прийти в себя. - С высоты вашего щенячьего возраста я пожилой, может, и старый даже, объективно же я в расцвете лет, жениться собираюсь. У меня любовь, а вы на меня поплевываете, лечиться не желаете. Эскулапы же предполагают, что с вашим сердчишком даже пишбарышней опасно работать, а вы за бандитами гоняетесь.

- Уволю тебя как элемент чуждый, да и свидетель ты для меня опасный, осторожно сказал Костя.

- Да, любовь, - Мелентьев вздохнул необъятной грудью. - Кто ее только выдумал! Поверишь, иду домой, как гимназист обмираю: вдруг ушла, нету моей золотоволосой. Исчезла. Привиделась. Ну, скажи, мальчуган, как придумать-то можно, чтобы сыщик Мелентьев втюрился в Корнееву бабу.

- Поднимусь, морду набью...

- Она мне работать мешает, все думаю, думаю, даже разговариваю. Поверишь, вслух разговариваю. Нам обоим лечиться надо, только по разным больницам. Тут ты меня опять обскакал, надорвал сердце, защищая свой пролетариат. Я же двинулся на почве пережитков средневековья.

Мелентьев старался как можно дольше удержать Костю на диване. Старый сыщик раньше не замечал за собой склонности к сочинительству. Никакой любви у него не было, сейчас, помогая Косте оправдать его чувство к Латышевой, он лгал так складно, что самому нравилось.

- Прихожу - Анна в кресле сидит, голова в золотом облаке, лицо - как у камеи, глаз не поднимает. Прошепчет чего-то - это поздоровалась, поднимется неслышно - и книксен изящный. Начальник, ты знаешь, что такое книксен? Темный ты, Константин Николаевич...

Костя с дивана сполз и, шлепая босиком - сапоги Мелентьев стянул, добрался до стола, осторожно водрузился в кресло.

Вскоре уже говорили о делах.

- Не верю, - сказал Мелентьев убежденно, хотя думал и чувствовал совсем иначе. - Не даст себя Сур-мин зарезать...

- А зачем Даше, - Костя запнулся и покраснел, - Латышевой звонить, говорить такое?

- Я не знаю, зачем она звонила, - быстро, не давая себя перебить, заговорил Мелентьев. - Но то, что Паненка перед тобой открылась, - факт, безусловно, отрадный. Значит, девчонка засбоила, извини за жаргон, сам не люблю. Можно предположить, что