Евгения Михайлова - Ночная радуга

— Оставайся так.

До смерти буду помнить эти жаркие поцелуи в губы. У него нормальный здоровый запах с примесью алкоголя. Но я бы легче перенесла лизания скунса. Даже если бы я ничего не знала об этом человеке, это тот тип, который вызывает мое отвращение. Я задыхалась и вырывалась, а он входил в раж, считая, что я уже выполняю условия договора. Боюсь и уважаю. И мечтаю о сильной боли.

Григорьев выпустил меня, исцарапанную и измятую, и по-хозяйски произнес:

— Ну вот, киска, а ты боялась.

Отлично. Это два.

А потом он обсудил со мной сценарий ночи. Рассказал свою больную манию. Историю, что его возбуждает. Он приходит домой, раздевается и ложится спать. Женщина-рабыня, которая со страхом ждала его возвращения, привязывает его руки и ноги к столбикам у кровати. Он просыпается, не сразу может освободиться. Затем рвет все преграды, добирается до нее… И она узнает, что такое настоящий мужчина.

Так мы и поступили. Он лежал, голый, а я его привязала к столбикам. Я не халтурила, привязала на совесть. Он посмотрел внимательно на меня и сказал, чтобы я сняла белье. Что так будет лучше. Я сняла. Он закрыл глаза и минут пять старательно храпел. Затем «проснулся».

— Эй, киска. Ко мне.

И это было три.

А дальше начинался мой сценарий.

— Посмотри на меня, — позвала я нежно.

И он увидел у меня в руке большую опасную бритву, купленную на «Авито» за три семьсот. Я поймала его взгляд и поднесла бритву к его яйцам.

— Ты не успеешь дернуться, — сказала я. — Я на самом деле не актриса, а хирург. Лишишься всего за несколько секунд. Без наркоза. Нужно отвечать на мои вопросы. Четко, для протокола. Все записывается.

— Сколько ты хочешь? — прохрипел он.

— Нисколько. Одна только правда. Ты искалечил Аню Петрову? Ты убил Пастухова? Ты послал киллеров убивать оператора Кирилла Кострова?

Он отвечал «нет» на все вопросы, пока я не сделала легкий надрез по всей длине его достоинства. Григорьев сдался, заплакал.

— Да, — сказал он. — Я должен был наказать эту девчонку. Я — больной человек. Травмированная психика.

— Как ты можешь подтвердить свои слова? Где топор?

— Я его выбросил.

— Думай. Или…

— Я сделал ее снимок тогда в лесу! На старый телефон. Он у меня спрятан.

— Где?

— Дома. На Рублевке. У гостевого домика есть беседка. Там под полом.

— Хорошо. Хуже будет, если его там не окажется. А ногу твою с этой страшной варикозной веной я уже вижу. Аня ее запомнила. Ты задрал штанины там, в лесу. Чтобы на них не попала кровь. Чистюля. И это четыре. Вместе с телефоном пять.

— Не понял, что ты считаешь?

— Неважно. Что насчет Пастухова и Кирилла?

— Я не делал этого. Клянусь!

Я коснулась его плоти лезвием, и он вновь крикнул: «Да». И еще раз «да». Я придвинула ногой телефон и левой рукой нажала вызов. Сергей с помощниками ворвались в комнату через несколько минут.

— Хорошо выглядите, — вежливо заметил Сережа.

А я, прежде чем одеться, подошла к лицу Григорьева и спросила:

— Запомнишь свою последнюю наложницу? Согласись, таких сильных ощущений ты не знал. Это будет греть тебя на зоне.

— Вставайте, граф, — подошел к нему Сергей. — Рассвет уже полощется. Накиньте какие-нибудь шаровары. У вас серьезное дело. Вы по собственному желанию едете писать явку с повинной. Замучила-таки совесть. А мы согласились вас сопровождать.

Я оказалась в светлеющем дворе. Сергей подогнал мне такси, и меня повезли домой. В другое измерение. На другую планету. В теплый воздух моего королевства. И меня радовало, что в этой адской, самой ужасной ночи моей жизни был результат. Значит, я неплохо ее провела.

Два дня я переживала свой подвиг. Смывала с себя его последствия. Рассматривала на просвет каждую секунду, каждый жест, каждое слово. Состояние было таким, как будто у козла все получилось. Как будто меня колотили дубинками, топили в ванне, давили сапогами. И насиловали всеми предметами.

Потрясенный Кирилл взял неделю отгулов и обращался со мной, как с хрустальной или буйно помешанной.

— Не надо, — раздраженно оттолкнула я его руку с рюмкой, пахнущей валерьянкой. — Прекрати меня усыплять. Я не болею. Я догораю. Мне нужно изжить этот адский огонь бешенства. У меня все в порядке. По плану.

— Ты уверена в том, что без твоего тела не получилось бы закрыть амбразуру преступности?

— Уверена. И вот что я тебе скажу. Если бы все хотели, как я, узнать правду, они бы узнавали ее.