Мария Брикер - Купель Офелии

Схожу с ума от несправедливого положения вещей. Вчера впервые простился с затворничеством и выезжал в соседнее имение на музыкальный вечер. Обескуражен и зол, что пришлось отбиваться от неумелого кокетства местных дам. Впрочем, старшая дочь хозяина семнадцати лет, за которую меня бойко сватали все мероприятие, девушка по всему благонравная, на личико прелестная, изящно музицирует, читает по-французски, свежа и неиспорчена провинциальным колоритом. И расположена ко мне со всей душой. Женой она была бы хорошей, послушной. Но мое сердце навсегда безраздельно предано Вам, княгиня. Посему выезжать больше не планирую, дабы не тревожить ум и сердце провинциальных девиц. К чему дарить ложную надежду? С каждым днем все больше верую в то, что мне никто не нужен, кроме Вас, любовь моя!

Чтобы не одуреть от тоски, решил вплотную заняться хозяйством, которое батюшка по причине безалаберности запустил до крайности, оставив меня в весьма щекотливом финансовом положении. Вы только не печальтесь, душа моя. Очень скоро я все свои затруднения решу. Ради нашего возможного будущего. Не смею надеяться, но вдруг осчастливите меня, оставите мужа и примете предложение стать моею навеки? Посему к делам я отношусь со всей серьезностью и сделаю все возможное, дабы Вы, душа моя, никогда ни в чем не нуждались.

Вот уже полгода, как вынашиваю я идею заняться разведением племенных коней. Идея продвигается в своем исполнении. Намедни выхлопотал у банков приличные средства на строительство конного завода и покупку на аукционе нескольких маток и производителей благородных кровей. Через месяц начинаю строительство конюшен и манежа, а пока общаюсь с архитектором – иноземцем итальянского происхождения, читаю на досуге книги по селекции, коневодству и ветеринарии. Весьма в этом деле преуспел. Благо покойный батюшка собрал целую библиотеку. Он знал толк в хороших лошадях и сохранил для меня несколько приличных голов, на которых собираюсь делать главную ставку в селекции.

Целую ваши руки. Будьте здоровы и счастливы.

Ваш верный раб, граф Б.

– Папарус, ты соображаешь, что делаешь? Зачем ты его ударил? Что он тебе сделал плохого? Что ты вообще в мою жизнь лезешь? Ты мне даже не отец! Воспитывай свою Донателлу, а меня оставь в покое!

– Начинается… Как денег тебе дать – отец, а как…

– Да не нужны мне твои деньги!

– Ладно, успокойся, тебе вредно нервничать. Ничего с парнем не станется. Смотри – ворочается. Значит, сейчас отойдет. Подумаешь, по носу чуток получил. Он мне угрожал по телефону! Заявил, что если я немедленно не приеду, то он за себя не ручается. Поставь себя на мое место. Я решил, что он тебя в заложницах держит.

– Ну ты даешь, папарус! – захохотала Кристина.

Ванька поморщился. М-да, папарусов ему только не хватало для счастья… Оказывается, он готку в заложницы взял. Умереть не встать! Терехин хотел рассмеяться, но не смог – шевелить лицом было больно. Мутило, трещала башка, ныл затылок. Видно, когда падал, ударился о встроенный шкаф.

Терехин пошарил вокруг, нашел очки и нацепил на распухший нос. Резкость навелась только в левом глазу, правый смотрел на мир сквозь паутину – стекло его любимых очков треснуло. Данное обстоятельство окончательно разрушило Ванькину веру в человечество, он выдавил разбитую лизну, оторвал одно ушко, соорудил из очков монокль и волком посмотрел на Павлушу, который суетился рядом, пытаясь пристроить ему на нос пакет замороженной цветной капусты.

– Да уйди ты! – отмахнулся Терехин.

Хлебников возбужденно зашикал и кивнул в сторону гостиной, где творился очередной дурдом или новый сиквел фильма «Люди в черном». Комнату заполонили какие-то незнакомые мужики, похожие друг на друга, как близнецы: стриженные под ноль кубышки в черных костюмах с одинаковыми выражениями на мордах. Вели они себя тихо и скромно, рассредоточились по углам, как барышни перед первым танцем, и почитывали газетки, наклеенные Ванькой вместо обоев.

Среди мужчин выделялся один в светлом дорогом костюме. Роста он был среднего, худощав, на лицо красив, русые волосы гладко зализывал назад и собирал в хвост. В левом ухе у мужика поблескивала сережка. Вел он себя как хозяин жизни – вальяжно расхаживал по комнате, поглядывая то на кровать, где возлежала царицей Кристина, то на младенца в готическом чепчике, то на часы. Это и есть папарус, который двинул ему в шнопак, решил Ванька. И отметил с тоской, что дать сдачи гаду никак не получится – даже рыпнуться не успеет, как макаки в черном скрутят и навешают таких люлей, что потом ребра не склеишь и писать будешь под себя всю жизнь.