Корвет миновал центр и уже на выезде из города остановился в том квартале, где сохранились еще частные, бревенчатые большей частью, дома с печным отоплением, садиками-огородиками на подворье, заборами и сараями для свинюшек и курочек.
Корвет притер машину прямо к красивой калитке в недавно покрашенном зеленом заборчике, вышел из-за руля и нажал на кнопку звонка, установленную на столбике калитки.
Небольшой и аккуратный бревенчатый дом под цинковой крышей поначалу ответил ему ревущим лаем зашедшейся в сторожевом усердии кавказской овчарки, но потом стукнула дверь, шаркая ногами, подошел сухощавый старик и прищурился, разглядывая сквозь переплеты калитки позднего гостя.
Корвет сказал весело и добродушно:
— Уйми, пожалуйста, своего кобеля, Евгений Григорьевич, а потом быстренько надевай белый халат, бери в руки слесарные инструменты и тряхни стариной. У меня в машине человек с простреленными ногами.
Старик приоткрыл калитку и спросил со спокойной озабоченностью:
— Человек или твой дружок, Сашка?
— Ближе, чем он и ты, у меня в жизни никого нет, — ровно ответил Корвет и с такой силой пнул в бок — по ребрам — подлетевшего рычащего пса, что тот завыл и кубарем откатился на клубничные грядки.
— Свои, Алтай! На место! — слегка прибавил строгости в голосе старик. Пес послушно исчез, а хозяин закончил: — Боюсь, Сашок, что ты со своей просьбой припоздал лет на пять. С серьезными ранениями я уже не справлюсь.
— Справишься, Евгений Григорьевич, — уверенно возразил Корвет. — И не бойся, никакой особой уголовщины у нас нет. Поехали на шашлыки, решили пострелять из мелкашки и случайно попали парню по ногам.
— Меня состав событий не интересует, — дребезжаще хохотнул хозяин. — Чем смогу, тем помогу.
Через полтора часа старый полковой хирург неторопливо выцедил большую рюмку крепко охлажденной водки и самодовольно сообщил:
— Такие пустяковые операции для меня еще семечки! Это даже не работа для боевого хирурга. В восемьдесят первом в Афганистане с такими ранами у меня справлялись медсестры, а я только приглядывал да придерживал их усердие. Ночью твой дружок помучится, поскольку у меня нет обезболивающего, а через три дня будет прыгать, как горный козлик. У вас, ребята, деньги есть?
— Все путем, — кивнул Корвет. — Не волнуйся. Отъедем и купим, что надо.
— А я живу только на апельсинах! — радостно сообщила Римма. — Месяцами питаюсь только апельсинами, медом и водкой.
— Новая диета? — серьезно поинтересовался Евгений Григорьевич.
— Нет. Я инопланетянка. У нас на планете Сириус вообще ничего не едят, а только пьют дистиллированную воду и живут, по вашему исчислению, по нескольку тысяч лет.
Хирург спокойно пожал плечами, не выказывая ровно никакого удивления, словно пришельцы с других планет запросто гостевали у него каждый вечер.
— Тогда на кой черт, дорогая, ты торчишь здесь? Хуже, чем на Земле, по-моему, во всем космосе места не сыскать. Или тебя сюда в наказание сослали?
— Нет, — улыбнулась Римма. — Мне просто очень понравились земные мужчины. Хотите, я сегодня с вами буду спать? У нас на Сириусе принята такая форма благодарности гостеприимному хозяину.
— Милая моя, — спокойно и грустно улыбнулся хирург, — боюсь, что я уже не сумею поддержать мужскую честь землян. Вам бы долететь до меня лет эдак тридцать назад.
— Тогда я полежу рядом с вами вместо грелки. А уж что получится — моя забота, — решительно закончила Римма. — Корвет, ты ведь при Илье подежуришь?
— Да, — ответил Корвет. — Ты, Евгений Григорьевич, не удивляйся: мы тоже думаем, что, может быть, черт ее знает, она действительно с Сириуса. Другой такой идиотки нигде не сыскать.
— А почему бы и нет? — равнодушно спросил старик. — С Сириуса так с Сириуса, всякое бывает. Я давно уже допускаю любую аномалию в отечестве. Если Госдума и правительственный синклит набиты ворами в законе, болванами и параноиками, то почему бы среди рядовых жителей не проживать инопланетянам? Так оно и есть. А у них, пришельцев, может, это и в удовольствие — погреться около холодных и бесполезных старческих костей. Может, они от этого мудрости набираются.
— Вы мне очень, очень нравитесь! — сверкнула Римма раскосыми глазами и деловито закончила: — Я вам тоже понравлюсь.
Поздним вечером этого же дня в глубокие размышления погрузился и тот фельдшер, который оказывал Илье Пересветову первую медицинскую помощь. Звали его Виталием Сергеевичем Воронковым, и вся жизнь у него прошла нестерпимо скучно, а главное — скудно и ущербно. Полувековой юбилей отметил недавно при полном отсутствии семьи, друзей, увлечений, да и в прожитой жизни тоже не было ничего яркого. Раза три съездил в отпуск на ненужные ему курорты, но и после этих поездок рассказать что-либо пикантно-завлекательного он не мог. Да и некому было рассказывать, как уже отмечалось.
Читать дальше