Сергей Трахименок - Игры капризной дамы

Разумеется, Натальи дома не было.

Он поставил на плиту чайник, достал из холодильника масло, стал резать хлеб.

Федя съел бутерброды, вымыл посуду и лег в постель: его знобило, а жены все не было.

Термометр показал тридцать семь и восемь. «Ого, труба может выйти боком…»

Наталья появилась только около десяти. В курточке, без платка, с короткой прической, чем-то похожая на мальчишку-сорванца, она почти не изменилась с тех пор, как они познакомились в Н-ске.

— Что с тобой? — с преувеличенным беспокойством спросила она, заглянув в комнату и увидев мужа в постели.

— Температура, простыл, наверное, — ответил Федя, определив, что Наталья не станет продолжать вчерашний разговор. — Ты чего болтаешься по ночам? — не удержался он. — Хулиганы…

— А меня проводили… девчонки…

— Опять день рождения?

— Ага, — хохотнув, ответила она и ушла в ванную.

Было слышно, как она плещется, смывая с лица косметику. Когда вернулась, Федя, подавив в себе чувство ревности, сказал:

— Я там чай заварил.

— Я сыта, — ответила Наталья. — Зава (так она называла свою благодетельницу) выставляла сегодня.

— Выставляла, — повторил он и подумал: «Быстро же она нахваталась блатных словечек». — А что это, — сказал он, — Зава выставляла, ведь день рождения не ее?

— На то она и Зава, — ответила Наталья. — Раз у сотрудницы день рождения, то она не может остаться в стороне.

— Ну прямо мать родная…

— Да, — с вызовом ответила жена, — мать родная. Не то что некоторые… — и, расплакавшись, убежала на кухню…

«Эх, Натка… Хлюпаешь носом среди кастрюль. Год-два назад подошел бы к тебе, погладил по голове — и все проблемы ушли бы, как вода в песок».

— Я буду спать на кухне, — сказала она так, чтобы он услышал.

— Спи, — ответил он, — но матрац я тебе дать не могу. Негоже больному человеку на голой сетке спать…

Спустя полчаса она пришла в спальню, плотно прикрыла дверь, чтобы не так было слышно телефон, если опять кто-нибудь позвонит, легла с краю и уснула. Федя же, несмотря на раннюю побудку, не спал. Першило в глотке не то от насморка и температуры, не то от обиды и ревности…

С Натальей он познакомился в восемьдесят пятом, хотя до этого судьба однажды свела их, когда Федя еще учился в институте.

Федя работал на заводе, а Наталья заканчивала учебу в техникуме. Они поженились и поселились в общежитии. Потом она ждала год, пока он «приобретал в Европе вторую специальность», а потом они опять жили в том же общежитии, поскольку управление договорилось с заводским начальством о том, чтобы Федю с женой не выселили, несмотря на то, что он ушел с завода.

В те времена она не обращала внимания на бытовую неустроенность, считала все это временным (не могут же не дать квартиру сотруднику КГБ), старалась изо всех своих силенок создать уют в комнате в дюжину квадратных метров, в которой она была полноправной хозяйкой, и говорила Феде, что он — опер на службе, а она — дома. И Федя не противился, ему было приятно участвовать в этой игре, доставлять удовольствие «малышке». Со временем это перестало быть игрой, и Федя, как говорили его коллеги, незаметно для себя попал жене под каблук. Однако это его не огорчало: неважно, кто главенствует дома, важно, чтобы обоим это было не в тягость.

Трещинка в их отношениях появилась и стала шириться с тех пор, когда в газетах, по радио и телевидению заговорили о злодеяниях чекистов и их ответственности перед народом…

И что, вроде бы, Наталье до преступлений чекистов, и при чем тут Федя, если он родился в пятьдесят шестом и к репрессиям имел примерно такое же отношение, как гашековский персонаж, на участке у которого нашли человеческий череп.

Конечно, дело было не в этом. Просто Наталья своим женским чутьем безошибочно определила, что вся эта кампания ставит крест на ее надеждах.

Все могло бы измениться к лучшему, когда Феде предложили поработать в Каминске. Наталья, узнав об этом, неожиданно для всех обрадовалась. Уже потом, когда они обсуждали будущее место жительства, Наталья сказала, что лучше быть начальником в маленьком городе, чем рядовым сотрудником в большом.

Наталья выросла в таком же городе, как Каминск, знала «провинцию» лучше Феди и надеялась, что жизнь там изменит и мужа. Но горбатого могила исправит, а верблюд — он и в Африке верблюд, ему все равно, где пахать день и ночь — в Н-ске или в Каминске.

Вот тогда-то и появилась среди Наткиных подруг пятидесятилетняя Зава, а потом и друг-обожатель Шушанов, больше известный в Каминске под кличкой Шуша.