Журналисты терпеливо слушали ее, но их интересовало совсем другое. Ни личность Бернара, ни история этой неудачной пары, одной из многих. Их гчтересовала Кандис.
— Да, — сказала Колетт, — он рассказывал мне о ней. В тот день, когда она появилась у него, он должен был приехать сюда на уик-энд. Он позвонил мне с полдороги и вернулся назад. Через неделю, когда он наконец приехал, я подумала, что она могла бы, возможно, стать для него точкой опоры: настолько у него был больной вид. Он ведь почти никогда не влюблялся, но в меня он был влюблен в свое время и…
— И в Кандис?
— Он постоянно говорил о ней. Она была такой естественной, такой непосредственной, в общем, весь этот мужской бред. Я спросила его, почему он в таком случае отпустил ее. У Бернара, знаете ли, есть своя теория. Он считает, что не нужно сжимать руку, чтобы удержать то, что в ней лежит. Он любит, чтобы люди хотели остаться с ним, но сам не делает для этого ровным счетом ничего. Собственно говоря, со мной так и произошло. Мне казалось, что ему следовало бы поговорить с психиатром…
— Значит, Кандис уехала…
— Да, она уехала, и они договорились встретиться в августе в Марселе.
— Тринадцатого августа.
— Да, по крайней мере он мне так сказал.
— И они встретились?
— Конечно, нет. Да она просто забыла о нем. Я не хочу сказать о ней ничего дурного, но вы понимаете, что это за девушка. По дороге она знакомилась с разными типами и проводила с ними время.
— Что он вам сказал, когда вернулся с юга?
— Он сказал, что все это смехотворно, и мне снова пришлось утешать его. Он всегда приезжает сюда, когда ему плохо. А когда он узнал, что ее убили, то это действительно было ужасно.
— Ужасно? Что вы имеете в виду?
— Он во всем обвинял себя. Он говорил, что это его вина.
— Его вина?
— Послушайте… Я надеюсь, вы не будете это публиковать?
— Нет, разумеется. Мы пытаемся понять.
— Если вы действительно хотите понять Бернара, то лучше поговорите с его отцом. Это он во всем виноват. Я имею в виду во всех его неудачах. Он всегда подавлял его… Извините, мне нужно укладывать детей…
Люди такого ранга, как председатель Совета Вокье, решают проблемы путем пресс-конференций. В субботу вечером Вокье позвонил по частному каналу министру юстиции, чтобы попросить у него совета. Лараге был его сокурсником по университету.
— Принимай их группами, — сказал министр, — но не в сенате. Лучше где-нибудь на нейтральной почве. Улыбайся им во весь рот и говори, что ты всегда делал для сына все возможное: Оксфорд и прочее.
— Кембридж.
— Пусть будет Кембридж. Короче, скажи им, что он совершеннолетний и у него есть все прививки, а ты…
— Но ты же обещал мне…
— Я уже и так достаточно подмочен и не хочу окончательно простыть.
— Ты что же, вот так и оставишь меня одного?
— Это ты должен наконец оставить своего сына-кретина. Особенно сейчас нам это абсолютно ни к чему. К тому же этот идиот судья в Тарасконе убежден, что…
— Ты знаешь не хуже меня, что Бернар не имеет к этому делу ни малейшего отношения.
— Но этот балбес-судья решил потрясти колони храма. И знаешь почему? Я только что узнал это. Потому что он левый. Да, да, он член социалистической партии.
— Мы отклоняемся, Марсель. Так что я скажу журналистам?
— Не мне тебя учить, как проводить избирательную кампанию.
Конференция была бурной. Из семнадцати присутствовавших журналистов одиннадцать представляли оппозицию. Фотографов собралось еще больше, чем репортеров, и они старались запечатлеть каждый поворот головы и изменчивую мимику красивого и надменного лица Луи Вокье. Он поспешил перевести разговор на болезненную проблему современной молодежи и университетские реформы. Но один из журналистов справедливо заметил, что Бернару было уже тридцать лет, и молодежная тема была оставлена. Вокье ловко ушел от вопросов по поводу увольнения Бернара и почему он занимал этот пост на бирже по рекомендации отца. И только в 21 час 30 минут маленький и язвительный Жозеф Либницки, корреспондент «Западной демократии», задал ему вопрос, который вертелся на языке у каждого:
— Господин председатель, можно ли, по вашему мнению, рассматривать попытку самоубийства как признание виновности?
— Господа, — сказал Луи Вокье, — я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Прошу считать пресс-конференцию законченной.
Когда Бернар получил новую повестку для «дачи дополнительной информации», он очень удивился, увидев в кабинете, в который его проводили, судью Суффри.
Читать дальше