Кен Бруен - Убийство жестянщиков

Трубочист сказал:

– Холодильник и морозильник полностью загружены. В буфете выпивка.

– Вы меня ждали?

– Мистер Тейлор, мы всегда кого-то ждем.

– Понятненько. Налить вам что-нибудь выпить?

– Нет, мне пора уходить.

Однажды мне попалось на глаза письмо Уильяма Берроуза [2]Аллену Гинсбергу:

В первый раз меня арестовали, когда я шлялся по берегу. Предполагалось, что я прибыл на бальсовом плоту из Перу с молодым парнишкой и зубной щеткой. (Я путешествую налегке, только самое необходимое.) Однажды вечером отставной капитан обнаружил меня в холле, сидящим после шести ампул долофина голышом на унитазе (который я свернул с места в туалете). Я болтал рукой в ведре с водой и распевал «Глубоко в сердце Техаса».

Я оглядел мой новый дом и подумал, что на этот раз я высадился в удачном месте. Я успел понежиться в ванне, разобрать вещи и познакомиться с помещением. В задней части дома я обнаружил уголь и решил разжечь камин. Собирался посидеть несколько минут, но задремал. Разбудил меня громкий стук в дверь. Я повозился с замком, открыл дверь и сказал:

– Полиция.

В форме. Лет по шестнадцать. Но вид грозный. Первый спросил:

– Джек Тейлор?

– Будто вы сами не знаете.

Тут вмешался второй:

– Мы хотели бы, чтобы вы с нами поехали.

– Почему?

Первый улыбнулся и сказал:

– Чтобы помочь нам в расследовании.

– Кофе я могу выпить?

– Боюсь, что нет.

Полицейская машина была припаркована прямо у парадной двери.

– Благодарю за такт. Мне хотелось произвести впечатление на соседей.

Полицейский, точно как в кино, положил мне руку на голову, когда я садился на заднее сиденье. Вроде бы заботился, но на самом деле умудрился стукнуть меня головой о крышу, проговорив при этом:

– Оп-ля.

Когда мы выходили из машины на Милл-стрит, подскочил местный фотограф Майк Шоке и спросил:

– Кто-нибудь интересный?

– Да нет, никто.

В участке меня провели в комнату для допросов. Я потер запястья, как будто только что избавился от наручников. В центре серого стола оловянная пепельница. Я вытряхнул из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Открылась дверь, и появился Кленси. Старший инспектор Кленси. Господи, как же длинна история наших отношений, только ничего хорошего не упомнишь. Он занимался тем делом, которое стоило мне карьеры. В те годы он был поджарым, как борзая. Мы были друзьями. Во время событий, приведших к моему увольнению, он вел себя как последний подонок.

Он достиг солидного возраста. При всех регалиях. Лицо багровое, на щеках пятна. Но глаза такие же подозрительные, как и раньше.

– Ты вернулся, – заметил он.

– Верно замечено.

– Я-то думал, что никогда больше тебя не увижу.

– Ну что мне на это сказать, братишка?

– Остается надеяться, что этот второй урод, Саттон, не объявится.

– Сильно сомневаюсь.

Саттон был мертв. Это я его убил, моего лучшего друга. Причем умышленно.

Кленси зашел мне за спину. Старый способ унизить человека. Первое правило допроса. И записано не в инструкции, выбито на камне. Я сказал:

– Не надо меня обижать, начальник. Я все скажу.

Спиной почувствовал поднятую руку, напрягся в ожидании удара. Но он сдержался. Я вытряс из пачки еще одну сигарету и прикурил. Он спросил:

– Какого черта ты путаешься с танкерами?

– С одним танкером.

– Не задирайся. Я тебя отправлю к черту на рога, не успеешь вспомнить об адвокате.

– А, ты имеешь в виду Трубочиста.

Он едва не лопнул от ярости и продолжил:

– Он мерзавец.

– Он тоже от тебя не в восторге.

Кленси плюхнулся на угол стола, штанины задрались. Над синим носком виднелась белая безволосая щиколотка. Он наклонился прямо к моему лицу.

– Послушайся моего совета, парень. Держись подальше от этой банды.

Я загасил сигарету и спросил:

– Ты не собираешься расследовать убийство четырех человек?

В углах его рта скопилась слюна. Он огрызнулся:

– Эти гребаные цыгане постоянно убивают друг друга.

Он встал и поправил с трудом застегнутый китель. Потом сказал:

– Убирайся.

– Я могу идти?

– Но не суй свой нос не в свои дела, понял?

Уже на пути к двери я заметил:

– Упаси Господи.

Оставив позади Милл-стрит, я направился на Шоп-стрит. Том Йорк из «Рэдиохед» как-то сказал:

«Каждый день ты думаешь, может, пора остановиться. Может, во всем этом нет смысла, потому что звуки, который ты издаешь и которые делали тебя счастливым, уже лишены всего, что когда-то значили. Только мозги себе запудриваешь».