Александр Горохов - Кровавое шоу

— Знаем! Не в первый раз! — бодро ответила Джина, а Надя промолчала. Она приметила, как чуть в стороне быстро прошел рослый парень в ладном костюме и косо сидевшей на голове шляпе. Резанул Надю взглядом и исчез. Старший охранник сказал ей тихо:

— Ты на этого козла не заглядывайся. Самый страшный мужик в Москве, можно сказать. Опер из уголовки, Володин.

— Мне-то что? — пожала плечами Надя.

— Да ничего. Только, думаю, все мы тут попадем на кинопленку в МУР.

Показался катафалк — черная сверкающая иномарка, толпа скорбно примолкла.

— Пошли, — сказала Джина. — Вопи изо всех сил, пока глотку не сорвешь.

— А что вопить? — Надя вдруг поняла, что свою работу представляет себе крайне смутно.

— Что хочешь! Представь себе, что своего любимого жениха хоронишь! Тут главное — в раж войти. Сама себя заведи, взвинти до исступления, им другого не надо. Слезу вышибешь, считай, в Сочи отдыхать будем.

Джина рванулась сквозь толпу к показавшемуся из лимузина гробу и взвыла на плаксивых нотах:

— А куда ж тебя везут, Тофик мой миленький, зачем привезли сюда, дорогой ты мой! Не думала, не гадала я, что придет такой час, сама допрежь тебя умереть хотела, не знаю, как я жить теперь буду!

Толпа перед ней уважительно расступилась, Надя следом за Джиной тоже оказалась у гроба, громадного, на двух человек хватит, полированного, с бронзовым распятием на крышке и шестью витыми ручками по бокам.

Надя подхватила последнюю фразу Джины, а потом пустилась в импровизацию, легко переорала Джину, и в этом дуэте никто бы ничего не понял, если бы и очень хотел. Надя завелась с первых же звуков собственного голоса, как это всегда бывало с ней на концертах, — едва ударят по струнам гитары, едва взвоет синтезатор, тут же переносишься в иной мир и плаваешь вместе с мелодией совсем в других измерениях.

Нащупав ритм и мелодику своих воплей, она стала причитать почти рифмованными фразами, словно пела надрывную песню. На миг мелькнули перед ней одобрительные глаза Тамары Артаковны, и снова вонзился прожигающий взгляд парня в шляпе, которого так боялся охранник Анатолий. Но Надя уже не отвлекалась, она была переполнена искренним и глубоким горем, слезы текли без всякого усилия. Неизвестный ей Тофик уходил в землю под такие стенания, что ему мог бы позавидовать и молодой султан — весь его стонущий от горя гарем не годился Наде в подметки.

Доведя себя до экстаза, Надя споткнулась и полетала вниз головой в разверстую могилу. Невыносимая боль прострелила левую руку, она закричала так, что носильщики едва не выпустили из рук гроб.

Кто-то прыгнул следом за ней, подхватил Надю, чьи-то руки выдернули ее наверх.

— Рука! — застонала Надя, хватаясь за плечо.

Ее отвели в сторону, и неизвестно откуда возникшая Тамара Артаковна рванула рукав Надиного платья, вцепилась в ее руку так, что та едва не потеряла сознание от боли.

— Тихо, тихо, терпи! — быстро прошептала Тамара. — Я все-таки врач в далеком прошлом! Так! Дрянь дело! У тебя, видать, перелом! Черт тебя дери, что уж ты так в роль вошла? Тофик и слезинки не стоил. Себя не любишь, себя всегда больше всех жалеть надо! Анатолий, вези ее в Лефортово, в больницу! Быстро, быстро! Вот еще беда-то от глупости!

За спинами столпившихся вокруг могилы Анатолий вывел Надю из кладбища.

Хирург лет тридцати, стройный, спортивный и веселый, посмотрев на снимки, сказал, словно с праздником поздравлял:

— Переломчик со смещением! Гипс и денька три у нас покукуешь, красавица!

— Как у вас? — вскинулась Надя, забыв даже про дьявольскую боль в руке. — У меня столько дел! Я не хочу!

— А криворукой на всю оставшуюся жизнь остаться хочешь? Или, может, желаешь, чтобы мы тебе лапу по плечо отрезали?

— Нет! Не хочу! — ужаснулась Надя.

— То-то! — Врач снова взглянул на снимки. — Тебе что, ломом, что ли, по руке ударили?

— Нет. В могилу упала.

Врач засмеялся.

— Что ж ты так торопишься, красавица? Не рано ли в могилу прыгать?

Левую руку Нади тут же заковали в пудовый гипс и отвели в палату, где на тесно сдвинутых койках лежали четыре женщины. Ночью казалось, что от дыхания и стонов соседки волосы на собственной голове шевелятся.

Не слишком ли бурно началась ее московская жизнь, весело подумала Надя. За несколько суток столько событий, что на год хватит, да еще рука переломана, а в основных делах — сплошные неудачи.

На следующий день забежала Джина, веселая, как воробушек. Принесла два конверта, плотно набитых деньгами. Поровну разделено, плюс Наде надбавка за производственную травму. На ближайшие три-четыре месяца экономной жизни должно было хватить, но Джина строила такие планы, что денег могло не хватить и на неделю.