Юрий Михайлик: При странных обстоятельствах

Игорю стало неловко. Он изобразил восхищение, а сам подумал, что даже и неприлично цену называть, да и цена-то ерундовая.

— Ты брось, — улыбнулся дядя Сережа. — Камни как камни. Ты на коробочку посмотри. Понюхай.

Игорь удивился.

— Понюхай, понюхай. — Сергей Палыч был серьезен.

Запах оказался слабым, но приятным.

— Чуешь? Палисандровое дерево, ручная работа. Этой коробочке сто пятьдесят лет, знающий человек принес. Так что береги коробочку.

С этими словами Сергей Палыч крепко прихлопнул Игоря по плечу, широко улыбнулся. И понял Игорь, что купили его сильно, далеко ему все же до дяди Сережи, учиться еще надо.

— А что я без цветов, так объяснишь потом Марише — тут на коробочке цветочек вырезан. Камни — от моих, а цветочек — от меня.

И снова обнял Игоря за плечи — уже ласково, и Игорь от души обнял, его в ответ. И снова все понял дядя Сережа, подтолкнул шутливо:

— Веди к имениннице!

Увидев мужа на повороте дорожки, тетя Агата крикнула еще издали:

— Ты Машке сказал, когда быть?

— К трем. А что, нет ее?

— Нет.

— Ничего. Придет, — успокоил жену Сергей Палыч, направляясь с веранды в комнату — переодеться.

— И вот всегда так, — недовольно замотала головой тетя Агата. — Все время так: я ее жучу, а он балует. Вы правильно, не спешите с детьми, — ласково обернулась она к Марише. — Пока маленькие, намучитесь с ними, да ты и сама знаешь. А уж вырастет — вовсе никаких сил нет. Здоровая девка, а помощи в доме ни на грош.

— Вам еще жаловаться! — Игорь уселся на веранде в плетеное кресло, вытянул ноги в белых отглаженных джинсах. У тети Агаты слово зря не скажется. Вон как Марина в лице изменилась: и уколола ее тетка, что детей до сих пор нет, и напомнила, что из милости тут жила, за Машкой присматривала…

— Маша у нас и красавица и умница. — Игорь этими словами тетку призывал к порядку, стыдил — сколько ж можно поминать, давно все переменилось, пора бы уже привыкнуть.

— Что ты тут несешь! — сердито сказал Сергей Палыч, появляясь на веранде с полотенцем. Он вытирал крупное жирноватое лицо, блестящее капельками воды. — Что тебе от девки надо? Учится хорошо, спокойная А молодость свое право знает — надо ей и погулять.

— Вот она тебе нагуляет, — в сердцах отрезала тетя Агата.

Дядя Сережа на эти слова только рукой махнул — что, мол, с глупой бабой спорить, — Маришу за плечи обнял нежно. Игорь, глядя на это, подумал: а ведь есть у него кто то на стороне, непременно есть. С такими ухватками…

Марина лицом потемнела — намек зря не прошел. На втором году замужества потеряла она ребенка — выкидыш. Полгода черная ходила, больше молчала. С тех пор как-то все не получалось у них, хоть Марина ребенка хотела. Игорь и без ребенка неплохо жил, но не возражал, конечно, был бы и у них малыш.

Застучали шаги по асфальту, и уже по звуку их — тяжкому, основательному — стало ясно, что Митя идет. Митя и сам под сто кило, а тут еще подарочек нашел — морда от натуги покраснела. Принес сестричке орла деревянного — крылья по полметра. Привык там у себя на соревнованиях призы такие получать. Видел этих птичек Игорь в “Сувенирах” — восемьдесят рублей штука, настоящий орел дешевле будет. И что с Митькой делать? Дурак дураком.

Митька до армии жил в селе у родичей дальних, а служить попал тоже с черту на кулички, в батальон аэродромного обслуживания — только самолетом можно долететь. И вернулся из армии такой же темный, деревенский, всего и толку, что стал кандидатом в мастера. Борец. На соревнования ездил по разным городам, но сколько Марина его ни расспрашивала — ничего рассказать не мог: только как где кормили. Из Приморска Марина его уже не отпустила. Полтора месяца так и жил у Марины с Игорем, на раскладушке спал. Два раза рвался брезент. Потом, когда Игорь его в бригаду устроил, дали ему место в общежитии, понемногу вошло в колею, пригодился и Митька, даже хорошо, что глупый. Хотя и надоело до чертиков учить его — простые вещи объяснять. Пока обтешется, сколько еще времени пройдет. Вот уселся, сигареты американские вытащил из кармана — это уж совсем для форса, он же не курит, спортсмен, — а вот закурил, спичку прямо на пол бросил. Марина увидела, пепельницу подала и не удержалась, сказала тихо:

— Аккуратнее… Не в родном колхозе!

Митька, когда обижался становился совсем пацаном, — губы надул, глаза выкатил — сильно он на “колхоз” реагировал. Игорь уж собрался его успокаивать, но тут явились Степа с распрекрасной своей, даже Митька про обиду забыл — такое зрелище. Валька накрасилась по самое некуда, а жарища — все на ней потекло. Картина, как в “Крокодиле”. Она еще затянулась, все хочет талию себе придумать, но талии там никогда нигде не было, а краска плывет аж до шеи. Степа в костюме с галстуком. Как он в пиджаке сюда доехал-дотерпел — понять невозможно. Но зато чин чинарем. И патлы слиплись — вспотел. Принесли пакет здоровенный — не то полотенца, не то простыни, Марина и разворачивать не стала, унесла в комнату, вернулась тут же.