Юрий Михайлик - При странных обстоятельствах

На лице сварщика внезапно появилось очень детское — странное для этого огромного человека — выражение обиды.

— Я честно скажу — у нас не без того. Иногда попросят — и не откажешь. Но что, подойдешь к вахтеру, переговоришь или у начальства разрешение возьмешь. Вышел с аппаратом, резанул там или сварил, тебе ж обратно привезли. Раз, а то и два в месяц это с каждым бывает. Но чтобы украсть, себе домой уволочь…

Конечно, иметь резак дома — милое дело. Готовый кусок хлеба. Но у нас и раньше такого не было, и ребята свои все. Поэтому я, честно говоря, обиделся, когда он так сказал. Сперли, говорит, сами, а теперь бумаги пишете. Составь акт о списании, как пришедшего в негодность, и не морочь мне голову.

Я пришел, ребятам нашим, мастерам, это все рассказываю. А сам думаю: фигу тебе. Если мы сейчас такой акт напишем, ты нас и вовсе жуликами будешь считать. Посоветовались, пошел я снова: говорю — не брали наши аппарат, украл кто-то. А это уж нешуточное дело. Он только рукой махнул на меня: не буду я из-за вашей жадности и глупости курсы порочить, милицию вызывать. Только начни — потом не оберешься хлопот.

— И вы списали?

— Я — нет, — сказал Тюриков. — Я ему докладную оставил, и все. А они уже сами списали. Я же не ответственный материально. Там завхоз есть, кладовщик — они акт составили, начальник подмахнул — и все. Я через месяц только узнал.

— А дальше?

— Ну, что дальше? Работали. Потом, как стал я этого Гришу разыскивать — на паромную, я вам говорил, вот тут я подумал: а не он ли аппаратик упер? Хотя парень был спокойный, мастеровитый. Руки хорошие.

— А кто его на курсы направил, как вы сказали?

— Да сам-то я направления не видел. Ребята болтали — Ремтрест.

— Ясно. А начальника вашего как зовут?

— Миропольский. Геннадий Александрович Миропольский.

Чумаков записал имя, отчество и фамилию. Придется, конечно, познакомиться с товарищем Миропольским. А еще лучше было бы познакомить его с Кондратенко, с товарищем капитаном. С Кондратенко, который по всем райотделам запросы направлял: не было ли случая пропажи автогенных аппаратов? И отовсюду ответ получил: не было, не зафиксировано. Вот кого бы с Миропольским познакомить и оставить где-нибудь на берегу моря вечерком — без чинов, без должностей — просто по душам поговорить…

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Кравец.

Чумаков остановил его фразой:

— Малинин ищет. Сказал, чтобы сразу к нему.

Кравец молча повернулся и закрыл дверь.

— Адреса Гриши Коваленко вы, конечно, не знаете?

— Нет. В кадрах ребята смотрели, там тоже адреса не было. Он же не наш — сторонний.

— Ловкие люди у вас в кадрах, — только и сказал Чумаков. — Вот что, Александр Сергеевич, вы уж извините, но вам придется все, что вы мне рассказали, написать.

— Понимаю. Когда?

— А прямо сейчас. Садитесь на мое место, бумага есть, ручка вот, и подробно напишите.

— Ну что ж делать. — Тюриков сел к столу, из-за которого поднялся Валерий, повертел тоненькую шариковую ручку, казавшуюся спичкой в его огромной руке, начал писать, и неожиданно оказалось, что у него крупный красивый почерк, словно всю жизнь он держал в руках перо, а не инжектор сварочного аппарата.

Приход сварщика был удачей. Случай? Нет, не случай. Не вспомни бы про Тюрикова старый мастер Гвоздиков, все равно раньше или позже попал бы Тюриков в этот кабинет, увидел развороченные сейфы и рассказал бы про Гришу Коваленко. Но радости Чумаков не испытывал. Прав, наверное, оказался Кравец. Если Гриша Коваленко действительно резал эти сейфы, то учился он этому делу тут, в Приморске. И даже если он ворюга из ворюг, то все равно учился и готовился тут. Вот и учитель его сидит, вторую страницу дописывает.

И еще одно не позволяло сейчас Валерию порадоваться удаче. Если Коваленко — взломщик, то ведь все могло быть иначе. Все с самого начала. Его схватили бы за руку еще тогда, когда он уволок аппарат с курсов. В конце июня. Почти за полгода до первого взлома. И не было бы ничего! Кстати, и срок совсем другой получил бы этот Гриша. Ну, ладно, не нашли бы его тогда, не взяли, но хоть пропажу зарегистрировали бы, тоже все было бы иначе. После первого грабежа раскрутили бы — до второго дело не дошло бы. И мальчишка-сторож был бы жив.

Не раз и не два сталкивался уже Валерий с ситуацией, когда отчетливо понимал: преступления могло не быть. Вовсе могло не быть, если бы… И всякий раз его охватывало бешенство. Все про бюрократизм, про волокиту, про равнодушие казенное пишем, когда инструкция дороже человека… Правильно, все правильно. Но сколько же другого — обыкновенного разгильдяйства, ленивой неразберихи! Сколько же раз наплюют на эту инструкцию и забудут. А ты потом расхлебывай! Кто-то махнул рукой — подумаешь, пустая формальность. Кто-то рукой махнул, а мальчишки в живых нет. Вот тебе и пустая формальность! Сколько лет надо бубнить и втолковывать — ну не зря эти формы придумывали, не зря. Кто-то аппарат упер, кто-то подхалтурит на нем… Искать — себе дороже. Составили акт и списали потихоньку. Вроде никто его и не крал.