Анатолий Безуглов - Трудный поединок

И постепенно круг вопросов, требующих ответа, сужался.

Первое – мотивы убийства. Тут, как говорится, было пока глухо. Все версии, выдвинутые следователем, не имели серьезных подтверждений.

Второе – проверить утверждение Дунайского о существовании какого-то мужчины, увезшего жену.

Из всех лиц, на которых указывал Дунайский, неясность оставалась только в отношении Борина. А что касается мифического иностранца, то, как вытекало из ответа на запрос Гольста в ОГПУ, это тоже был плод чьего-то воображения. В связях с работниками зарубежных посольств Амирова замечена не была.

И наконец, третье. Каким способом и в чем Дунайский вывозил из дома и разбрасывал по линии Северной железной дороги части трупа жены?

Гольст еще и еще раз наведывался в дом на улице Кропоткинской, осматривал вещи в комнате Дунайского, пытаясь по ним определить события немыми свидетелями которых они были.

Жарикова уехала в начале марта в деревню к заболевшей матери. В квартире жил теперь один Брендючков. Но застать Ипполита Васильевича дома было трудно: бухгалтер бумажного треста трудился до позднего вечера, а в выходные дни посещал театры, так как был завзятым театралом. Но все же они встретились.

Брендючков, с замотанной шарфом шеей (ангина), работал дома. Георгий Робертович поинтересовался у него, слышно ли что-нибудь о племяннике.

– Увы,– развел руками Ипполит Васильевич.– Матушка Алеши уже вся извелась. Да и я, признаться, волнуюсь. Хотя, с вашего позволения, смею надеяться, что он жив и невредим.– Бухгалтер многозначительно посмотрел на следователя, как тогда, в его кабинете.– Ратный труд – дело почетное…

Он опять давал понять, что племянник, вероятно, в Испании.

Гольст интересовался родственником Брендючкова неспроста. Ведь тот проживал в комнате Ипполита Васильевича за две недели до исчезновения Амировой, слышал ссору между Ниной и Дунайским и мог, наверное, сообщить какие-нибудь подробности.

– Вы не помните,– спросил у Брендючкова следователь,– он не рассказывал, как происходила ссора между Дунайским и его женой?

– Очень, говорит, была некрасивая сцена… С дурными словами.

– Какими?

– Извините, нецензурными… Вот уж чего я не ожидал от Валериана Ипатьевича,– укоризненно покачал головой бухгалтер.– А потом Алеша слышал, как он ударил Нину.– Брендючков вздохнул.– Дурной тон…

– А как выглядела Нина после этой ссоры?

– Господи, да Алеша и носу не хотел показывать из комнаты! Это могло подлить масла в огонь. Ведь днем в квартире Алеша и Нина оставались одни… Эта особа,– Ипполит Васильевич показал на дверь комнаты Жариковой,– пребывала в деревне…

– Значит, племянник не знает, какие повреждения или увечья нанес Дунайский своей жене? – спросил как бы сам себя Георгий Робертович.

– Ни боже мой!

– Ну, хорошо. У меня к вам просьба, Ипполит Васильевич. Если Алеша даст знать о себе, не сочтите за труд, позвоните мне.

– Непременно! В обязательном порядке! – охотно согласился бухгалтер.

– И еще один вопрос…

– К вашим услугам…

И Гольст спросил, не помнил ли Ипполит Васильевич чемодана или вместительной сумки у Дунайского. Дело в том, что в комнате обвиняемого обнаружили лишь небольшую хозяйственную сумку, в которую никак не поместился бы сверток с частью трупа.

– Простите, товарищ следователь,– ответил бухгалтер,– я в комнату к ним не захаживал. Да-с… Как говорят англичане: мой дом – моя крепость.– Он виновато улыбнулся.– Если, конечно, наши кельи считать домом… А я уважаю правила общежития.

Не добившись ничего от Брендючкова, Гольст решил поговорить с Кулагиной.

– Наверное, был какой-то чемодан,– ответила Тамара.– Ведь ездил же Дунайский в командировки. А вот Нину так никуда и не свозил, когда был в отпуске…

– Подумайте еще, пожалуйста, припомните получше,– настаивал Гольст.

Они беседовали в его кабинете в прокуратуре города. Так как Тамара ничего вспомнить не могла, он решил провести ее допрос в квартире Дунайского.

Человеческая память – удивительная вещь. Иногда мы не можем вспомнить отдельные детали знакомой квартиры, местности. Но они, эти детали, сидят в памяти подсознательно. И, только очутившись в этой обстановке, вдруг оживают.

Когда они приехали на Кропоткинскую, поднялись на шестой этаж и вошли в знакомую Кулагиной комнату, она невольно расплакалась. Георгий Робертович успокоил ее и попросил хорошенько оглядеться.

Тамара обошла комнату, помолчала, подумала. И вдруг заявила: