Шарль Эксбрайя - Музыка, вперед!

Он подскочил:

– Но это нарушает традицию!

И они бросились в увлеченную дискуссию по вопросу совместимости шалфея и «минестроне а ля романа». А в это время горели города, взрывались мосты, жители покидали свои дома, а по дорогам Атилии шли люди из Висконсина, Огайо, Па-де-Кале, Савойи, Вюртемберга или Баварии, не зная ничего об этих прекрасных пейзажах, среди которых они умирали…

Барбьери и Пицци, крадучись, подошли к окну школы и заглянули внутрь. Пицци проворчал:

– Эта свинья ни о чем не беспокоится. Пошли, Николо, придется помешать ему переваривать пищу!

Они бесшумно приблизились к двери и, внезапно распахнув ее, ворвались в комнату. Но вопреки их ожиданиям, ни Феличиана, ни Данте не выглядели испуганными. Комиссар строго спросил:

– Прежде чем входить, принято стучаться! Что вам угодно?

Они переминались с ноги на ногу, не зная, как себя вести.

– Мы пришли предупредить, что уезжаем в Фоджу.

– Вам удалось найти колеса от машины?

– Нет. Мы пойдем пешком.

– Отлично. Счастливого пути!

Пицци рухнул на единственный стул.

– Вот-те на! Счастливого пути! Как тебе это нравится, Барбьери?

– Наглец!

– На мой взгляд, мы ему надоели еще больше, чем он нам.

По наглому тону Бутафочи понял, что не сможет так легко от них избавиться.

– Что вы собираетесь предпринять?

Пицци ответил:

– Просто-напросто взять тебя с собой!

– В Фоджу?

– В Фоджу.

– Пешком?

– Пешком.

– Вы меня удивляете.

– Ничего. Пошли!

Пицци вынул револьвер:

– Лучше не заставляйте меня применять силу!

– Но ведь тогда будет много шуму, не так ли?

– Я умею пользоваться рукояткой – это тише. Ты не представляешь, как мне удавалось изуродовать лица с помощью рукоятки.

– Хорошо. Я иду.

– Никонец я слышу разумную речь. Я был уверен, что ты не захочешь расстаться с нами.

Феличиана ни единым жестом не возразила против грубого вмешательства, и Данте даже показалось, что ее совсем не волнует происходящее. Но, перехватив ее взгляд, он успокоился.

Прежде чем выйти и погрузиться в опасную темноту ночи, Барбьери осторожно огляделся по сторонам. Убедившись, что все тихо, он подал знак Пицци. Тот подошел, толкая комиссара перед собой.

– Эй, Николо, толстую мамашу оставим здесь?

– Хватим с нас тяжелого груза.

– А она не устроит нам какой-нибудь гадости?

– Ты ее видел? У нее так трясутся поджилки, что она не скоро будет в состоянии выйти из дома. Пока она предупредит остальных, мы будем далеко!

Но вопреки их расчетам, они не ушли далеко. В километре от Страмолетто их пригвоздил к месту громовой голос:

– Музыка, вперед!

Они не видели музыкантов, но их окружали со всех сторон аккорды «Фуникули-Фуникула», беспорядочные, но искренние. Какофонию дополнял хохот Бутафочи. Полицейские окаменели, силясь понять, что происходит. Этот смех и насмешливая музыка в темноте, таящей смерть, приобретали неземное величие. Вскоре, не переставая играть, музыканты окружили беглецов, и Черные Рубашки узнали Аттилио Капелляро, Джанни, Веничьо, Венацца, Бонакки, де Беллиса и Бергасси. К ним, задыхаясь от бега, приближалась учительница. Пицци злобно сказал:

– Это толстая! Если бы ты меня послушал, Николо…

Полицаи стали браниться и угрожать музыкантам, но те играли с таким энтузиазмом, что заглушали ругань. Бутафочи подошел к Феличиане и взял ее за руку:

– Я знал, что могу на вас положиться!

– Как вы могли подумать, что я позволю им увести вас. Вы же не успели мне объяснить, почему вы считаете необходимым добавлять шалфей в «минестронс а ля романа»?

– А откуда музыка?

– Эти мошенники могли ожидать чего угодно, только не музыкальный концерт, мы рассчитывали ошеломить их и избежать драки.

Барбьери вновь обрел хладнокровие:

– Ты не уйдешь от нас, Бутафочи. Если мы умрем, то и ты умрешь вместе с нами!

Он поднял пистолет и приготовился выстрелить. Но в тот момент, когда он собирался нажать на гашетку, хлопнул выстрел. С пробитой головой фашист тяжело рухнул на землю. Голос карабинера спросил:

– Будешь продолжать, Пицци?

– Нет.

– Отдай пистолет Аттилио!

Полицейский повиновался.

– Хорошо. А теперь валяй в Фоджу. Иди прямо и не сворачивай.

Пицци, не пикнув, зашагал вперед. Когда стихло эхо его шагов, карабинер сказал:

– Я выстрелил, чтобы избежать худшего. По-моему, я сделал это вовремя.

Все принялись благодарить Джузеппе, особенно Бутафочи, который был обязан ему жизнью. Только Феличиана выглядела огорченной: